Василий Золотов - Меж крутых бережков

— Ну, ну, договаривай, что она решила? — сгорая от нетерпения, заулыбались подруги.

А баламутная Наташа уже перекинулась на другое — увидела Катю, манит к себе:

— Катюша, покажи-ка платье. Помнишь, вчера обещала.

Катя смутилась — рядом стоял Иван Павлович.

— Ну что ты, Таха, потом…

Догадавшись о причине ее смущения, Наташа схитрила:

— Иван Павлович, мальчишки курят. Вон за той яблоней спрятались.

Иван Павлович лукаво прищурился, отошел в сторону.

В полдень к саду, шпоря облепленного вешней грязью Воронка, подъехал Нил Данилыч. На побуревшем лице — печать бессонницы. Не успел выбросить ногу из стремени — навстречу Ваня. По его глазам Нил Данилыч понял — дела в саду круто изменились. На сердце сразу отлегло. Невольно вспомнилось, как всегда на партбюро поругивали Ваню за нерасторопность. «Говорят, нехороший вожак у молодежи, а глянь, сколько привел народу. Вот что значит беспокойство. Зря плели: «Не может организовать» и тому подобное. Может! Стоит только захотеть!»

Припадая на затекшую ногу, Нил Данилыч пошел навстречу комсоргу.

— Молодец, Ваня, молодец, — говорил он, крепко пожимая ему руку.

А тот, смущаясь и торопясь, в который раз уж начал пояснять, как он с ребятами оперирует яблони.

— Сейчас такое времечко — сокодвижение. Прозевай минуту — капут.

— Сокодвижение… — задумчиво проговорил Нил Данилыч. — Верно сказал ты, Ваня. Соки подымаются — к росту, значит. — И посмотрел на школьников, копошащихся вокруг яблонь.

«Вот бы кого после школы на фермы. Буйная, нерастраченная сила».

Он ходил по междурядьям, поглядывал на обмотанные рогожкой яблони. «Оживут ли? — тревожно проносились в голове мысли. — Оживут!»

Прошло несколько дней. Вода в реке сошла, припойменные луга стали покрываться травой. Однажды люди, проходя утром в поле, немало были удивлены: по всему южному склону, что раскинулся левее молочной фермы, белым-бело: сад зацвел, молодые яблоньки источали хрустальную свежесть. Они бежали по взгорку навстречу утреннему солнцу, словно стая лебедей, готовая взмыть в бездонную глубину. Каждый останавливался на минутку и, облегченно вздохнув, улыбался.

— Ишь ты! — обрадовался и Нил Данилыч, тоже остановившись. — Глянь-ка, цепкий какой — закудрявился. Живуч!

С той поры на закате почти каждый день сюда приходит Феня. Уберется с телятами и украдкой, незаметно прямо к молодым яблоням. Саша долго смотрит ей вслед пытливым взглядом… Куда пошла, зачем, что тянет ее к яблоневым посадкам?..

Так стоит он возле фермы минут десять — пятнадцать, пристально вглядываясь в ее постепенно удаляющуюся фигурку, стоит до тех пор, пока темноватый силуэт Фени совсем не растает, не затеряется среди яблонь.

Феня между тем, войдя в сад, бродит вдоль прямых рядков — то поправит рогожку, растрепанную буйным весенним ветром, то снимет паутинку с веточки. Хорошо здесь! Яблони, как подружки-одногодки, обступили со всех сторон, и каждой хочется посекретничать, поговорить с ней, пошептаться.

Вот розовый глазок тугого, еще не совсем развернувшегося бутона. Он закрыт пока и не знает, как прекрасен и велик мир и как хорошо целый день переглядываться с солнышком… А вот чистые, вымытые утренним дождем ладошки-листья, готовые для дружеского рукопожатия.

Фене кажется, что яблони уже привыкли к ней, тянутся навстречу ветвями, а когда она уходит из сада, грустно шелестят вслед листвой.

Придет время, зарубцуются раны, миллиметр за миллиметром постепенно срастется поврежденная кора, и только лишь «мостки» будут напоминать о былой неожиданной беде. Все проходит, но не все забывается… И Феня думает — уж как-нибудь в следующую-то зиму они, комсомольцы, ни в коем случае не допустят того, чтобы опять через сад прошли опустошительные орды мышей. Сквозь снег и сквозь землю научатся видеть ребята…

В руках у Фени книга. Это учебник. Здесь, в саду, удобно готовить уроки. Тишина, никого, лишь изредка пролетают пчелы да ласточки. Едва Феня углубилась в чтение первой страницы, как рядом кто-то кашлянул. Посмотрела — Ваня Пантюхин.

Первое время Ваня почти не обращал внимания на то, что Феня иногда заходит в сад — мало ли кто ради любопытства заглядывал в те дни! Вон и Катя с Наташей были тут. А потом… потом, вглядевшись, заметил, как хороша собой Феня по сравнению со всеми остальными девчонками, несмотря на то что одета в ватник и обута в большие сапоги. Глаза… Главное — глаза ее, в которых горит робкий огонек… Так и тянет заглянуть в них… А все весна… Это она, наверное, кипучая, разбудила Ванино сердце, коль заметил он хорошую девушку. Случилось же такое — заметил!..

— Здорово, Чернецова! Чего тут бродишь? — спросил он как можно серьезнее, стараясь скрыть волнение.

— Нравится, вот и брожу, — запросто ответила Феня, — воздух больно чистый, сад цветет.

Взгляд Вани теплеет.

Сад… Он и сам который уже день глядит не нарадуется, видя свое детище в цвету. Весь берег кудрявый, зеленый, веселый. А погода-то какая! Лишь поднимешь лицо кверху, сразу увидишь над головой лебединые облака, а меж ними пробиваются потоки голубизны…

— Спасли… Погибло всего только несколько деревцев, — шепчет Ваня.

— Наверху? — поинтересовалась Феня.

— Да.

— А мне кажется, и они отойдут. Я сегодня была там.

— Пошли поглядим.

— Пойдем, — согласилась Феня, и они стали взбираться по склону к верхним рядам яблонь.

— Что за книжку читаешь? — спросил Ваня, заметив томик в руках у девушки.

— Английский учу.

— Здесь?

— Ага, в саду тихо, никто не мешает.

— Неужто думаешь сдать?

— А ты как думал? Конечно, сдам.

В глазах Фени уверенность, чистые, ясные они, и вся она какая-то ладная, легкая. Ваня смотрит на нее, не отведет взгляда. Ему хочется сказать Фене что-нибудь приятное — про то, как она мила сейчас и что в саду прекрасно, только не хватает молодых голосов, не слышно ее, Фени, смеха. Вот хорошо было бы, если бы она целый день работала вместе с ним…

А Фенины мысли далеко-далеко. Шагая меж яблонями, в думках своих она перенеслась в Москву, в комнату Люды и Галки, разговаривала с ними, советовалась, как лучше готовиться к экзаменам, как подойти к отцу, чтоб тот понял ее…

— Ты чего притихла? — спросил Ваня.

— Да просто так, задумалась.

— Ты с кем-нибудь дружишь? Ну, это самое… гуляешь?

— С Наташей да с Аленкой.

— Да не про то я — из парней!

— Батюшки, явился не запылился. Да ты что!

Ваня отвел взгляд в сторону, чувствуя, что говорит совсем не то, что намеревался сказать, но все-таки, набравшись смелости, продолжал:

— Понимаешь, нравишься ты мне. Вот так все время и думаю. Ох, далеко бы пошли мы с тобой!..