Василий Золотов - Меж крутых бережков

Что ни слово — то гвоздь. Нилу Данилычу и больно и досадно, а он улыбается: зал полон восемнадцатилетних — горячих, порывистых, неугомонных. Ишь как глаза-то поблескивают. Здорово! Давно не гудел так микулинский клуб. За живое взяло.

Даже молчальник Федя и тот заговорил.

— Скота у нас теперь почти втрое больше, — начал он глуховатым голосом, тушуясь и краснея, — а доходы невелики. Почему? Да потому что коров прибавилось, а содержатся они в семи местах. Вот и прикиньте, сколько лишних подвозчиков кормов, сторожей, доярок, пастухов. А если мы соберем скот в две-три фермы, то себестоимость молока сразу снизится.

— Правильно! — раздались голоса из зала.

А Нил Данилыч заметил:

— Больших помещений у нас пока нет, и до будущего года изменить ничего не сможем.

— Сможем! — уверенно заявил Толя и, не выходя на трибуну, прямо с места рассказал о ферме беспривязного содержания скота.

Встав, Нил Данилыч начал говорить о том, что это только мечта, не больше: зима в приокском крае суровая, скот может погибнуть.

Наташа выкрикнула:

— За мечту надо бороться! Скоту погибнуть не дадим, только разрешите!..

Комсомольцы поддержали ее:

— Правильно!

Говорили много, но все сошлись на одном: правление колхоза не дает развернуться молодежи, а партийная организация, вместо того чтобы руководить комсомольцами и вести за собой, делает иногда за них все сама, поэтому и скучно молодым.

Потом выступила Феня. Она сказала о том, что в Микулине слишком много лошадей. Есть ли расчет держать их?

— Мы с дядей Матвеем подсчитали, и выходит, что каждая лошадь съедает столько сена, сколько хватило бы для содержания десяти овец. Овцы дают прибыль, а лошади, когда в колхозе много тракторов, убыточны. Ведь для обслуживания ферм и приусадебных участков хватило бы и половины табуна, который сейчас у нас есть.

Александр Иванович подтолкнул Нила Данилыча — мотай, мол, на ус.

Председатель кивнул головой и взялся за карандаш, а немного погодя прошептал на ухо Александру Ивановичу:

— Толково говорят, прислушаться есть к чему. — Потом посмотрел в битком набитый зал и, что-то прикинув, спросил у Феди: — Вот ты пастух, а что собираешься делать зимой?

— Как что? — удивился Федя. — Пойду на ферму.

— Зачем?

— Доить коров.

Парни и девчата схватились за животы. Больше всех смеялась Аленка, сидевшая рядом с Толей и Наташей.

— Уморил: доярка в брюках!

— Что вы ржете, ну не в доярки, так в дояры пойду, разве мужчины не могут? — сердился Федя, косясь в сторону Аленки. — Могут, и получше вас!

— А ты пробовал?

— Пробовал! Правда, сперва молоко попадало то за голенище, то в рукав, а потом ничего. Вон Наташка знает, целую неделю за нее доил…

Зал никак не мог утихнуть от смеха. Александр Иванович, улыбаясь, все успокаивал расшумевшихся комсомольцев, а когда ребята угомонились, поинтересовался у Феди:

— А как же с пастушьими делами?

— Летом буду пасти, а сейчас на раздой первотелок пойду.

Александр Иванович, отыскав глазами Катю, кивнул в сторону пастуха и улыбнулся:

— Ну как, возьмем?

Ясные глаза Кати искрились неукротимым смехом, но она знала, что Федя не шутит, и серьезно ответила:

— Конечно, возьмем.

Когда стали принимать постановление, все высказанное ребятами было учтено и одобрено.

Потом началось выдвижение кандидатур в комитет. Кто-то не утерпел и крикнул:

— Зорину в секретари! А деда Ивана Гаврилова прикрепите к нам от парторганизации.

Комсомольцы одобрительно загудели. Председательствующий строго заметил:

— Товарищи, вы знаете, что секретарь избирается на заседании комитета, а партбюро уже прикрепило к вам Александра Ивановича Гаврилова. — И сам, не выдержав, улыбнулся и добавил: — Но ваше пожелание будет учтено.

— С младшим Гавриловым скучно. Давайте старшего! Он сам не уснет да и нам спать не даст. Увидите, что будет, только прикрепите! — кричал кто-то из задних рядов.

В комитет было предложено семь кандидатур: Федя, Катя Зорина, Феня и еще четверо из механизаторов и полеводов. Секретарем единогласно избрали Катю.

Она стояла смущенная, с трудом пытаясь унять радость: «Доверили… Надеются, значит…»

Домой шли вместе. Феня всю дорогу молчала, вслушиваясь в разговоры подруг и ребят, и если б в эти минуты у нее спросили, о чем она думает, она ответила бы — о Ване. Ей было жаль его. Во время перерыва, после доклада, он стоял у печки, в углу, в одиночестве и такой пасмурный, что Фене захотелось подойти к нему и ободрить, но мысль о том, что он может ее понять по-другому, остановила. И все-таки жалко Ваню. Может, он нравится ей? Нет, не то. Ваня хороший парень — сад спас, но вот не сумел повести за собой молодежь, остался один.

Матрена сидела около камелька, вязала варежки. Под окном раздались голоса, потом скрип снега — наверно, кто-то шел домой.

Но вот дверь отворилась. Матрена посмотрела — Наташа, а за ней с веником Феня.

— Ладно тебе отряхивать-то, все равно снег растает, — смеясь, выхватывает из Фениных рук веник Наташа и швыряет в темноту сеней.

Матрена удивлена, видя их вместе — последнее время все ходили врозь.

— Откуда это вы с таким шумом?

— С фермы, не из театра же! Давайте скорей ужинать, — бросила на ходу Наташа.

Феня разделась и пошла в чуланчик помогать Матрене резать хлеб. Сели за стол.

— Ба, да ведь сегодня по телевизору «Иркутская история»! Вот тетери, и как это мы забыли! — Выскочив из-за стола, Наташа включила телевизор.

Минут через пять экран ожил.

Феня села так, чтобы виден был телевизор. Наташа же, искоса поглядывая на экран, ужинала стоя.

Как только Матрена отлучилась на кухню за молоком, Наташа подошла к Фене, обняла ее и прошептала:

— Феня, сделаешь, что попрошу?

— Конечно!

— Нет, серьезно, это очень и очень важно…

— А что?

— Да, понимаешь, завтра Толя по своим делам едет в Аргамаково, ну, и мне бы хотелось с ним на лыжах…

Наблюдая на телевизионном экране за переживаниями Вальки-Дешевки, Феня сказала:

— Хорошо, я все сделаю.

Рано утром Наташа, надев лыжный костюм и взяв с собой лыжи, пошла вместе с Феней на ферму. Она знала, что Толя не уедет в Аргамаково, не повидавшись с ней. И вот Наташа предстала перед ним в ладном костюме, ярко-зеленой шапочке и таком же шарфе — стоит, сверкая глазами: «Что, хороша?»

— Куда это ты?

— В Аргамаково, с тобой.

— А работа?

— Феня поработает. Я договорилась с ней.

— Так, значит, едешь? — пряча в прищуренных глазах радость, зашептал Толя.

— Угу.

В дверях показалась Матрена с Наташиными варежками в руках.

— На, возьми, лыжница!

Наташа уловила в голосе матери ворчливые нотки, но, несмотря на это, заранее знала — мать позаботится о ее коровах, поможет Фене подоить и убрать их. Наташа заметила это по ее глазам. «Понимает — сама была когда-то молодой».