Василий Золотов - Земля горячая

Шура смотрит на собравшихся отсутствующим взглядом. Мысли ее далеко-далеко… Я ее понимаю: на днях Шура едет во Владивосток на профсоюзную конференцию — вчера наши портовики выдвинули ее делегатом. В воображении Шуры, наверно, уже сверкают огни большого города, видятся оживленные фойе театров…

Я поискала взглядом Куща, чтобы после узнать у него что-нибудь о выступавшем товарище, но Куща не было. Потом я вспомнила — ведь он же беспартийный…

Собрание между тем шло своим чередом. Состоялись выборы партбюро. Избрали семь человек, в том числе Толю Пышного, меня и того мужчину, который критиковал Булатова. Теперь я уже явственно услышала его фамилию — Бакланов… Все разошлись, остались только члены нового бюро. Секретарем партбюро инструктор райкома предложил избрать Толю. И вот Толя, теперь уже не Толя, а Анатолий Иванович, краснея, что-то бормочет: «Не справиться, не работал», — а инструктор райкома твердит:

— Справитесь! Двух месяцев нет, как приехали, а посмотрите, сколько вами сделано. Да и заместитель у вас что надо, — улыбаясь, кивает он на меня.

Услышав похвалу, я зло взглянула на инструктора, почувствовав, как вспыхнули мои уши. Не люблю, когда меня хвалят. В такие минуты я готова провалиться сквозь землю.

В это время Булатов взял слово. И что же? Вместо того чтобы подбодрить Толю, он обрушивается на Бакланова с упреками, что тот, не зная обстановки на Камчатке, начинает критиковать руководство порта. Толя тут же остановил Булатова:

— Стоп, Семен Антонович! А ведь товарищ Бакланов прав, да-да, прав, и мы во всем его поддержим!

Булатов разъярился.

— Видали?! — крикнул он представителю райкома. — Против меня уже и коалицию создают!

Все переглянулись — и хохот, а Толя, постучав о стол карандашом, сказал:

— Поздно вновь открывать прения, пошли по домам, разберемся завтра.

…Так я впервые узнала хорошего человека, начальника портофлота Александра Егоровича Бакланова. Жил он вместе с приехавшим лоцманом в своем кабинете, на лесном причале, и теперь частенько после обхода территории я забегала к ним. Мужчины угощали меня дичью. Хозяйничали они сами, по очереди, и интересно было наблюдать, как пожилые люди, привыкшие в семье к тому, чтобы за ними ухаживали, неловко, неумело готовили, а потом мыли посуду. У всех во Владивостоке были семьи, их ждали с последним пароходом с часу на час. И вот вчера последний в эту навигацию пассажирский пароход пришел в Усть-Гремучий. Бакланов получил комнату в одном коридорчике со мной. Комната шестнадцать метров, а в семье Бакланова шесть человек, но все рады и такому углу, смеются, втаскивая свои вещи.

Наталья Ивановна, жена Александра Егоровича, оказалась молодой симпатичной женщиной, правда немного полноватой для своих лет. Девочки Лида и Лена, сын Шурка и бабушка — все очень приветливы. Шурка похож на отца, даже походка — и та Александра Егоровича. Лида молчалива, все делает не торопясь, с толком. Лена — огонь. Шурке — хоть он и мальчишка — далеко до нее: ох, и быстра же, и любознательна! Я не успевала отвечать на ее вопросы, потом, основательно утомившись, спросила:

— Лена, ты не устала?

Она расхохоталась и повисла у меня на шее.

С приездом Баклановых для меня началась самая счастливая пора моей жизни на Камчатке. В нашем бараке, где жили Ваня Толман с Наташей, Баклановы, мы с Валькой и Шура с Аллочкой, появилось столько уюта и ласки, что мы никак не могли нарадоваться.

Я часто разговаривала с Натальей Ивановной, узнала у нее, что во Владивостоке они оставили трехкомнатную квартиру со всеми удобствами, а здесь пришлось втиснуться в маленькую комнатенку, но ребята, да и взрослые не унывали, старались довольствоваться тем, что есть. Шурка с жадностью начал изучать окрестности, расспрашивал у всех об истории Усть-Гремучего, когда и как возник он, и очень обиделся на меня за то, что я не смогла толково объяснить ему, в кои годы был построен в Усть-Гремучем маяк и сколько лет работает смотрителем Слива.

— Тоже мне камчадалы! — нахмурился он и ушел.

Рядом со мной стоял Валентин. Глядя на обидевшегося Шурку, он рассмеялся. Сегодня у Валентина отличное настроение. Я, обходя перед обедом территорию порта и наблюдая, хорошо ли складируются грузы, на минутку заглянула в механические мастерские и увидела Вальку, разбирающего дизель со своего катера. Он так увлеченно работал, что не заметил моего прихода. Я пригляделась к движению его рук и к тому, с какой лаской отвинчивал он в дизеле каждую шайбочку, с какой заботливостью протирал ее и клал в большой квадратный черный ящик. Было холодно, но мне казалось, что за работой он не замечает холода.

— Валь, домой пойдем вместе?

Он вздрогнул, обрадованно взглянул на меня и, аккуратно укрывая мотор и ящик с разобранными частями, сказал:

— Пошли, Галинка, пошли.

— А почему ты работаешь один?

— Механиков не хватает, а мне и лучше: когда я сам разберу и соберу дизель, буду знать, чем и как он дышит. Люблю я машину, Галка!

Глаза его радостно поблескивали. Вот он какой, мой Валька!

Мы отправились домой, весело переговариваясь. Такого хорошего настроения давно у меня не было.

— Валя, давай позанимаемся, надо в школу готовиться.

— Давай.

Начали с физики. Я открыла учебник, пробежала глазами несколько абзацев, потом прочла вслух задачу о работе мотора и хотела было уже объяснять ее Валентину, как он отчаянно замахал руками. Я поняла — ему хочется разобраться самому. Я вышла за водой. Через полчаса вернулась. Валька с самодовольным видом подал мне тетрадку.

— Подумаешь, задача! Семечки.

Я посмотрела, как он решил. Все правильно. Еще бы на знать ему механики: дизель все время под руками.

Глаза Вальки сияли мальчишеской гордостью. Я тоже радовалась. Быть тебе стармехом!

Мы сидели с ним рядом, подобревшие, размягченные удачей. Вдруг Валька вскочил, озорно подхватил меня и приподнял высоко-высоко. Я ойкнула.

— Ну что, веришь теперь в мою силу?

— Верю, верю, отпусти только, ради бога.

— Да я тебя всю жизнь готов!..

Он поставил меня на пол, и мы закружились в каком-то сумасшедшем импровизированном танце. Жаль, что негде было по-настоящему развернуться. Комната не танцплощадка. Мы наткнулись на кровать и со смехом повалились на нее. Мне было приятно чувствовать Валькину силу, проворство, ловкость. Я взъерошила его волосы и попыталась вырваться из цепких Валькиных объятий. Но он разгадал мой маневр и стиснул еще крепче. Но я все-таки сумела словчить и освободилась.

— Побаловались, и хватит, займемся русским, — сказала я, беря со стола книгу, и тут же принялась подбирать предложения для диктанта.

Когда я оторвала взгляд от книги, то увидела Вальку уже сидевшим за столом, но теперь он был совсем-совсем не тот. Взгляд его погас, на лице полное безразличие, томительная усталость. С чего бы это? Неужели задача так вымотала его? Ведь только что он заразительно смеялся, готов был сокрушить горы.