Василий Золотов - Земля горячая

Александр Егорович позвонил в диспетчерскую и попросил человек двух для того, чтобы сделать хоть небольшую тропку от нашего подъезда. Из диспетчерской, смеясь, ответил Сашка:

— Подождите!

Александр Егорович, узнав Сашкин голос, спросил:

— Это ты, Бес? Что же про нас забыл?

— Людей не хватает.

— Так уж и не хватает?

Сашка хмыкнул, а потом добавил:

— Ладно, пришлю сейчас двух человек, только Бате ни гугу.

— Это еще почему?

— Да Булатов приказал вас откапывать в самую последнюю очередь. В том подъезде, говорит, самые ядовитые критиканы живут, пусть, мол, поспят, нам без них спокойнее будет. — Сашка опять рассмеялся.

Александр Егорович сплюнул и замолчал, положив трубку.

Я спросила у Вани, как часто бывают такие заносы. Он ответил:

— Когда как. Иногда за зиму несколько раз завалит, а в другую зиму ни разу. После метели хоросы бывают рыбалка и охота.

Часам к двенадцати откопали и нас. На улице ни ветра, ни морозца, светлынь, дышится легко. Телеграфные столбы замело снегом до самых верхушек. Смешно — бегаем по снежным глубоким траншеям, как мышата. Я попыталась было взобраться наверх, но тут же провалилась по самые уши в рыхлый снег — еле выкарабкалась обратно в траншею. А как мне хотелось пройти мимо дымивших труб!

Я по-детски о многом сожалела. Волна цунами прошла стороной, не девятый ли это вал моей судьбы?.. А что, если б ударил? Хорошо это или плохо — не знаю, не испытывала, а исподволь так хотелось испытать силу этой грозной стихии!..

В управлении порта я узнала новость — пришла радиограмма: наших делегатов на бассейновую профсоюзную через день-два ждут в Питере, оттуда они вместе с делегатами Камчатско-Чукотского пароходства и Петропавловского порта выйдут на теплоходе «Русь» во Владивосток.

Как я завидовала Шуре! Мне тоже хотелось побывать в большом шумном городе, сходить в театр, полюбоваться мельканием неоновых огней…

Я ей завидовала, а она почему-то ходила хмурая-хмурая. На мои вопросы отвечала нехотя, лишь попросила, чтобы я составила ей список, что купить во Владивостоке.

Из Усть-Гремучего на конференцию ехали двое — Шура и главный диспетчер порта Минц. Я его знала очень мало, так как почти не сталкивалась с ним по работе, да и диспетчерская Минца находилась не в нашем здании. Алка мне как-то сказала, что жена Минца — подружка Шуры еще с первого курса института. Я, помню, поинтересовалась, почему она не работает. Алка ответила — на третьем курсе выскочила замуж за Минца, родила ему сына, бросила институт и теперь сидит на шее мужа. Я ее никогда с Шурой не видела. Правда, заметила, что Шура после приезда одной из последних групп специалистов стала несколько замкнутой.

Сегодня Шура с Александром Егоровичем собрали профсоюзный комитет, или, как у нас его называют, порткомор, и обменялись мнениями, о чем они, делегаты, будут говорить на конференции. Потом Шура пришла ко мне и попросила отпечатать на машинке вопросник. Первый же пункт вопросника меня очень обрадовал. У Шуры было записано в блокноте: «Поставить ребром вопрос о штатном расписании — имеет ли право начальник порта заставлять плавсостав работать по двенадцати часов в сутки? Как в таких случаях поступать председателю порткомора?» Затем шли пункты о детских яслях, о жилье, об открытии в порту библиотеки, а самое главное — о выделении киноустановки для Усть-Гремучего.

Я спросила у Шуры: как она думает, поддержит ли ее во Владивостоке Минц? Она посмотрела на меня и тихо сказала:

— Должен бы поддержать. — Затем торопливо взяла напечатанный мной листок и, выходя из кабинета, проронила: — Дома поговорим…

В этот день мне все казалось необыкновенным. У всех входивших в коммерческий отдел я спрашивала:

— Ну как, тоже занесло?

Вопрос мой звучал до смешного наивно — как будто кого-то могло не занести снегом!

В четыре часа на улице такая темнота — хоть глаз выколи. Раньше около управления висел один-разъединственный фонарь, а теперь и его замело. К тому же окна домов, заваленные снегом, не освещали улицу, и идти домой приходилось чуть ли не на ощупь. Жильцы нашего барака, едва кончился рабочий день, собрались в бухгалтерии и, чтобы не заблудиться в развилках снежных траншей, решили идти домой вместе.

— Берись за руки! — крикнул кто-то.

Но в темных узких траншеях не больно-то развернешься. Куда удобнее идти гуськом. Мы так и сделали. Едва прошли сотню шагов, как начались ответвления в разные стороны, и неизвестно, которое из них ведет к нашей двери. Первым шел Лешка. Вот он в нерешительности остановился; стали и мы. Оказалось, ход свой мы уже прошли. Смеемся — надо какие-то знаки, что ли, на пути к каждому подъезду поставить! После долгих блужданий наконец-то мы дома. «Поскорей бы затопить печку! — подумала я, подходя к двери. — Вернулся ли Валентин?» Открыла дверь комнаты, и меня охватило блаженное тепло! Ура! Печь-то натоплена! Включила свет, раздеваюсь и вдруг, ни с того ни с сего, ощутила острый запах… свежих огурцов, да такой явственный, такой сильный, что у меня потекли слюнки. Ох, как же мне захотелось свежего огурчика! И откуда он только взялся, этот запах, да еще среди зимы? Прошла к окну, к печке — всюду запах свежих огурцов… Черт возьми, да что же это такое! Открыла дверь, спрашиваю у Шуры:

— У тебя пахнет огурцами?

— Пахнет, — ответила она. — И отчего бы это?

В коридор вышел Ваня Толман.

— Девсята, идите скорее пробовать камсятские «огурсы»! — рассмеялся он.

Мы, конечно, к нему бегом. Через какую-то минуту сидим уже за столом на кровати сбежавших инженеров в жарко натопленной комнате Вани и уплетаем жареную корюшку. Оказывается, это от нее так сильно пахло огурцами… И до чего же вкусна корюшка! От удовольствия я подпрыгиваю на панцирной сетке кровати. Наташа попросила Шуру привезти из Владивостока чеснок и лук, а Ваня — пороху. Сидя за корюшкой, я совсем забыла, что Шура уезжает. А когда сетка больно ущемила мою ногу, я сказала:

— Наташа, а койка-то вам осталась в наследство!

Наташа как-то удивленно посмотрела на меня и ответила:

— Нет, не нам, а вам.

— То есть как нам?..

— Очень просто! Инженеры условились с Валентином так: за то, что он их перевезет на ту сторону, они оставят ему койку, ведра, утюг и вон еще какой-то узел…

Я так и обомлела. Оказывается, вот почему он взялся их перевезти! А я-то думала, что он хотел избавить наш поселок от трусов и смутьянов… Где же Валентин сейчас? Мне стало неудобно сидеть за столом у этих хороших людей, есть их корюшку. Я почувствовала, как краска стыда заливает мое лицо…

Однажды в воскресенье мы с Валентином шли от свекрови домой. Усть-Гремучий был все еще занесен снегом, и окна после снегопада так и не успели откопать. Тропа, похожая на узкую синеватую ленту, петляла по дну снежной траншеи. Над головой звезды потускнели — поднялась полная ясная луна, легкий морозец обжигал лицо. Хорошо!.. Снег бодро поскрипывал под ногами. Хотелось идти и идти…