Василий Золотов - Земля горячая

— Пойдем дальше, — как можно мягче проговорила я и, не торопясь, по слогам, как маленькому, стала диктовать первое предложение: — «Весенняя вода смыла домишко и давай беситься меж берез».

Валькины брови сошлись в шнурок. Сбочив слегка голову, он старательно выводил буквы. Каким ребячески прилежным казался он мне в эту минуту! Нам бы с тобой, Валька, за одной партой в ту далекую пору… Почему, в самом деле, не привелось нам сидеть вместе за одной партой?

Прошло двадцать минут. Я взяла тетрадку. Боже мой, сколько ошибок!

«Вада смыла».

— Валя, ты водник или «вадник»?

Он догадался, что попал впросак, нахмурился.

— Да кто же пишет «дамишко»? Есть слово «дом», а не «дам».

Больше часу возилась я с Валькой, объясняя правила, снова писали, и все равно ошибок невпроворот. Валька разозлился, а я пришла в отчаяние.

— Кто же тебя сделает грамотным, если ты сам не хочешь стараться?

— На ляд мне твоя грамота…

— А как же сдашь на механика, ведь ты и азов не знаешь? Путаные отчеты курам на смех станешь составлять. Тебя тут же в три шеи погонят! Что у тебя было в школе по русскому?

— Трояк.

— Не верится.

— У матери табель в сундуке. Хочешь, покажу? — И, тут же передумав, он махнул рукой. — А ну ее к богу, эту грамматику. Пошли погуляем, доброе дело сделаем, насчет дров к Сливе зайдем.

Обойдя лесной причал, мы вышли к домику Сливы…

Неуютен зимний океан. Злые студеные ветры, снегопады, туманы скрывают берег. Но как только опускаются сумерки, вспыхивает огонь маяка. Не электрический — он бы мгновенно затерялся во тьме зимней ночи, — нет, вспыхивает яркое белое пламя ацетиленовых ламп, вспыхивает и зеркальным рефлектором отбрасывается миль на десять в океан. Так время от времени перемигиваются моловой и створные огни маяка Сливы. Огни эти радуют, веселят сердце моряка, судно которого затерялось в штормующем океане, согревают его душу, напоминая о близости берега и родного дома…

«А где же сам повелитель огня?» — подумала я.

При входе в дом мы встретили пожилого человека, старчески прищурого, совсем не похожего на моряка, нарисованного моим воображением, — богатыря, зажигающего мощный свет. Но так или иначе Слива был моряком, об этом свидетельствовал треугольник тельняшки, видневшийся из-под воротника рубахи.

Мы поздоровались, Валентин кивнул на меня:

— Вот моя половина хочет познакомиться с маяком.

Слива потоптался на месте, вынул из кармана связку ключей, улыбнулся и сказал:

— Что ж, это можно.

Он открыл дверь прихожей, взял в углу щетку с длинной рукояткой, протянул нам.

— Обметите, пожалуйста, обувь. Сами понимаете, тут у меня как на корабле.

Несложное хозяйство Сливы блещет чистотой. В специальном месте баллоны с ацетиленом. От одного из них, выкрашенная ярким суриком, устремляется вверх трубка. Поднимаемся по узкому крутому трапу на маяк. Вот и последняя площадка. Через небольшую дверь выходим на балкон, опоясывающий башню маяка. На той стороне, что обращена к океану, укреплена лампа. Слива достает из кармана замшу и начинает, в который уж раз, шлифовать линзу…

— Впервые я увидел огонь этой лампы, — проговорил задумчиво Слива, — лет тридцать назад. Тогда мы с отцом завербовались и приехали сюда на путину. Помню, вышли рыбачить затемно. Смотрю — с берега мигает огонек, будто в прятки затеял с нами играть. «Что это, батя?» — спрашиваю у отца. «Маяк», — отвечает он. Сколько таинства тогда показалось мне в этих огнях и так я позавидовал труду человека, зажигающего их, что долго не мог успокоиться…

Слива умолк.

— Ну а потом? — нетерпеливо допытывалась я.

— Потом попросился на маяк. Семь месяцев практики — и сам стал кудесничать…

— А не страшно вам тут? — спросила я. — Волны такие бывают…

Слива притих, задумался.

— Волны у нас — что верно, то верно — громадные, — вымолвил он. — Не каждый против них устоит, всякую шваль, вроде людишек, приехавших на Камчатку за длинным рублем, сразу сметают.

Я поглядела в сторону океана, и мне припомнился Шурка Бакланов. Вот этот, пожалуй, со временем заменит Сливу, укоренится тут…

Я подошла к Сливе и спросила:

— А вы не смогли бы выступить перед молодежью и рассказать о своей жизни на Камчатке?

— Как это выступить? — стушевался Слива.

— Очень просто. В Усть-Гремучий понаехало много девчат и парней. Они наслушались разговоров о волнах, землетрясениях и прочих страхах и, конечно, немного трусят. Чего греха таить, я тоже побаиваюсь этих самых цунами.

— Да что вы, разве я смогу растолковать…

— Сможете, сможете! — торопливо перебила я его. — Вы только расскажите, как жили тут эти долгие годы, как работали…

— Ну, если что так…

Мы спустились с башни и зашли по приглашению Сливы к нему в дом. В нем было всего две комнаты и кухня. Все так и сверкало чистотой.

Слива познакомил меня со своей женой, и они вдвоем начали уговаривать нас попить чайку, но мне уже хотелось скорее добраться до дому.

Мы попрощались и вышли. Отойдя немного от дома, Валентин вдруг расхохотался.

— Ох, и уморила же ты меня!

— Чего ты гогочешь?

— Да как же — хочешь заставить этого чудака рассказать молодежи о Камчатке! — И Валентин опять залился смехом.

— В чем же дело? Скажи, — может, и я буду смеяться вместе с тобой…

— Да ведь он немного того!.. На маяке должны работать три человека. А Слива работает один. Ему предлагали жену зачислить в штат, ведь она же все равно помогает, а старый чудак ни в какую. И отпуск не берет, потому что не хочет никого допускать к «звездочке», как он называет маяк.

— Ну и что же тут смешного?

— Да как ты не понимаешь! Слива мог бы кучу денег отхватить, а он, как дурак, от всего отказывается.

Я рассердилась.

— Ты все меряешь на рубли, тебе не понять, что в маяке, в служении людям, возможно, и вся жизнь Сливы.

Валентин подошел ко мне, обнял и примирительно сказал:

— Ну ладно, не сердись из-за пустяков! Не хочешь, чтобы я смеялся, — не буду, только не злись…

Время летит — не успеешь оглянуться. Хотя и кончилась навигация и должна наступить передышка, да как бы не так — дел хватает. Строители в том месте, где стояли палатки, закладывают фундамент под будущий дом, Бакланов со своими моряками готовит флот к навигации, мой начальник улетел на Пристань знакомиться и заключать с клиентурой договоры на перевозку грузов по реке Гремучей, ну, а мы с Дудаковым читаем лекции складским работникам о правилах перевозки и хранения грузов. Это в порту. А что делается на улице? Чем живет наша кошка? Мы так прозвали песчаную косу, на которой стоит наш поселок. На улице холодище — носа не высунешь, мороз достигает тридцати градусов. Старожилы говорят, что давно не случалось такой морозной и снежной зимы.