Василий Золотов - Земля горячая

Матвей опустил голову, плечи его ссутулились. Мне стало жаль парня, но я сдержалась и промолчала, а Толя сказал:

— Идите, Матвей, в общежитие и с душой все, как и мне вот тут, расскажите.

Матвей вышел, а Толя, усевшись за стол, многозначительно посмотрел на меня.

— Теперь с тобой, Галина…

— О чем?

— Тебе, конечно, известно, что в октябре Пленум партии, в сентябре конференция, а у нас по графику райкома отчетное собрание назначено на июнь?

— Ну и что же?

— Как «что же»! Разве тебя это не волнует?

— А что мне волноваться? — сказала я сердито. — Ты секретарь, ты и волнуйся. Тебе отчитываться.

— Но ведь ты член бюро, да еще и мой заместитель!

— Ха! — улыбнулась я. — Поджилки трясутся? Что-то рановато. — Я склонилась над столом и, глядя прямо в глаза Толе, сказала: — Плохо работал ты, секретарь, очень плохо. Без всякого плана, на авось. Бюро собирал тогда, когда это нужно было позарез Булатову, и вопросы ставил по его подсказке. Скажи, почему ты не захотел подготовить собрание или бюро насчет организации труда в порту? Ведь грузчики до сих пор ждут, когда начальство проснется и подпишет им наряды. А то и совсем работают без нарядов.

— Нечего утрировать. Я тебе так скажу, Галина, — ты Булатова не задевай. Нам еще у него учиться да учиться.

— Чему же это учиться-то?

— Умению работать!

— Знаешь, что я тебе посоветую?

— Что?

— Ты попроси, — может, Булатов и отчетный доклад напишет!

— Ты меня дурачком не делай. Не твоя забота, кто будет писать доклад. Понадобится — и тебя заставлю, а может, и Булатова попрошу. — И неожиданно, другим уже тоном, сказал: — А помнишь, когда выбирали меня, я предупреждал: возможно, и не справлюсь…

— Ага, заранее на задние лапки становишься? Отрабатываешь задний ход? Может, поработаем оставшиеся месяцы как следует, а?.

— Брось подкусывать, Галина.

— При чем тут «подкусывать»? Ты только теперь начинаешь думать о том, как работал. Пораньше надо бы побеспокоиться! Сколько времени у нас не было партийных собраний?

— Месяца два.

— А не больше?

— Может, и больше…

— То-то и оно. А ты, вместо того чтобы посоветоваться с членами бюро и коммунистами, смотришь в рот Булатову, что он подскажет. Был товарищеский суд. Хорошее дело сделали, а вы с Булатовым не захотели довести дело до конца. Почему? Почему не уволили и не выпроводили Жорку?

— Так ведь нет такой статьи!..

— Есть, и не одна! А вы пошли на поводу у тунеядца, у преступника, допустили, чтобы он обворовывал людей. Эх, Толька, Толька, обюрократился ты. Уши у тебя заложило, да и глаза в тумане.

— Ну, знаешь ли!.. Я к тебе как к человеку, а ты…

Взгляд Толи метнулся по комнате, потом остановился на моем лице. Толя что-то вспомнил, выдвинул ящик стола и достал какую-то бумагу.

— А у меня, между прочим, для тебя новость, причем не очень-то приятная…

— Договаривай.

— Булатов отказал Игорю в вызове…

У меня сразу мелькнула мысль: «Так вот почему Игорь не ответил на мое письмо — хотел сам нагрянуть!..»

— Почему он отказал?

— «Женихов, говорит, у нас и своих хватает».

— При чем тут женихи?

— Я ему проболтался, что ты дружила с Игорем…

Я покраснела, представив самодовольное лицо Булатова в момент, когда он решал судьбу Игоря. И такое меня взяло зло на Тольку, что я чуть не выругалась.

— Скажи, кто тебя за язык тянул?.. Оказал медвежью услугу и мне и Игорю…

— Но ведь ты замужем!

— Ну и что же? Игорь — мой друг, понимаешь, друг детства, и замужество тут ни при чем.

— Я не хотел… нет, наоборот, понимаешь, очень, очень хотел, чтобы Игорь поскорее сюда приехал, а Семен Антонович начал расспрашивать, что он собой представляет, Ну, я возьми да и ляпни — хороший, мол, парень, друг Галины Певчей… Невзначай это как-то получилось, Теперь вот и не знаю, как ответить Игорю…

— А ты так и напиши.

— Я все хочу как лучше, а получается… — Толя запнулся, передвинул с места на место бумагу, покраснел. — Запарился я, Галка. Со строительством жилья одна беда, труд людей не налажен. Работают день и ночь, а чувствую, что не так, чего-то не хватает.

— Сказать, чего?

— Давай.

— Собственного достоинства тебе не хватает. Ведь ты все время на побегушках у Булатова, вроде его адъютант, а не парторг порта. Ты хоть раз приглашал вот сюда Булатова как коммуниста, как члена бюро? Наверняка нет! А к нему бежишь по первому звонку. Ведь так?

— Так-то оно так… Понимаешь, сам я чувствую, что не справляюсь с делом, а Семен Антонович уверяет, что я хорошо работаю.

— Ему это на руку.

— И почему ты, Галина, так ненавидишь Булатова?

— Ненавижу! Эх, ты!.. Иногда я, так же, как и ты, даже восторгаюсь его организаторской хваткой, а иногда… иногда злюсь на него… Груб, самонадеян.

Пышный, как бы соглашаясь со мной, утвердительно постукивал торцом карандаша о стол. Левая рука его лежала на листе бумаги, который должен был решить и уже решил, по сути говоря, вопрос о вызове Игоря…

«А может, он сам не хочет того, чтобы Игорь выехал сюда, на Камчатку, может, он сам на что-то надеется?» — думалось мне, но я тут же отогнала эту мысль. Ведь Толя никогда ни единым словом не намекнул мне на свою любовь. Наверное, Сашка все выдумал. Ну конечно, выдумал… А для чего надо было выдумывать?

Март покрывал ночью глубокие снега задубевшим настом. Дважды ходили Ваня, Лешка, Борис и Александр Егорович на медвежью охоту и каждый раз возвращались ни с чем. Ваня сердился на меня, считал, что я виновата в его неудачах — деревяшку его держала в руках… Сегодня на рассвете ушли они в третий раз…

День уже клонился к концу. Я возилась у печки, мариновала рыбу. Шура, не без помощи врача впервые встав с постели, уехала в райцентр по каким-то своим делам. И тут в коридоре послышалось вдруг шарканье валенок. Открываю дверь, и что же — передо мной Ваня… весь в снегу, приземистый, маленький, с шапки свисают сосульки, а лицо расплылось в улыбке — черные, как морошка, раскосые глаза совсем спрятались в узеньких щелках.

Полушубок у Вани оттопырился, и как раз в том месте, где он оттопыривался, что-то шевелится. Я замерла от радости, так и впившись в Ваню глазами. А Ваня, не говоря ни слова и не отряхивая снега, по-прежнему улыбаясь, косолапо переступил порог нашей комнаты.

— Малыса принес! Сыбко устал… — выдохнул он и, пыхтя, начал расстегивать непослушными, онемевшими пальцами дубленый полушубок.

Я прямо сгорала от нетерпения.

— Вот он! — выхватил наконец Ваня из-за пазухи мягкий, темный, пушистый комочек. — Хоросый друг будет. Любить, однако, сыбко надо, обизать нельзя, — говорил он, передавая мне медвежонка и поблескивая глазами.

— А ты говорил, удачи не будет! А выходит, не пострадал твой божок!