Василий Золотов - Земля горячая

Нож выпал из моих рук…

— Что же ты стоишь, — подтолкнула меня Шура, — беги скорей!

Как я выскочила из барака, не помню. Ноги отяжелели, пальто мешало бежать, и я расстегнула его. Валентин приехал, Валька!.. Вот и дом. Я бросила взгляд на окно и увидела Валентина, стоящего у стола. Он как-то ссутулился, широкие плечи его, казалось, стали у́же. «Устал, — мелькнула у меня мысль, — наверно, не в настроении».

Взбежала на крыльцо, едва переводя дыхание, открыла дверь, остановилась на пороге: Валентин неподвижно стоял посреди комнаты. И вдруг какая-то сила толкнула меня к нему. Валентин бросился мне навстречу. Мы молча обнялись, оба ошеломленные, еще не веря, что встретились, еще не зная, что ждет нас впереди, и только чувствуя, что сейчас, сию минуту, в это мгновение, мы вместе…

Трудно понять, что со мной случилось, — к вечеру я слегла. То ли продул ветер на берегу океана, то ли нервы сдали. Я металась в жару. Валентин присел ко мне на постель, коснулся рукой горячего лба.

Я чувствовала, что он охвачен тревогой. Впервые я видела его таким озабоченным.

Валентин намочил полотенце, неумело сделал компресс. Что-то виноватое таилось в его взгляде. Он нервно ходил по комнате, потом вновь присел ко мне на постель, ласково погладил мою руку. Он ничего не говорил, а мне было хорошо от прикосновения его сильной руки. Душа наполнялась успокаивающим теплом. Я была рада, что никто не заходит к нам. Мне так хотелось побыть с Валентином вдвоем!

— Что же это я! — вдруг спохватился он и поспешно открыл чемодан. — Как же это я забыл! Держи, Галина! — протянул он мне шерстяной китайский шарф.

Я очень обрадовалась подарку. Шарф был яркий, красивый, теплый. Значит, он помнил там обо мне! Валентин склонился ко мне, я прижала голову его к своей груди и поцеловала. Вот бывает так в июльский душный полдень: разразится очистительная гроза, опрокинет потоки просвеченного солнцем ливня, и ты вздохнешь свободно, глубоко, с каким-то младенческим облегчением…

Утомленная, я вскоре заснула. Мне снился златорогий быстрый олень, скачущий с гор. Заря червонила его рога. Во всем его теле чувствовалась молодая, упругая легкость. Вот он подскочил ко мне, остановился, ударил в землю копытом, и — что за чудо! — это не олень передо мной, а Валентин… и смотрит на меня как-то виновато…

Три дня пролежала я. А Валентина будто кто подменил. Он ухаживал за мной, как за ребенком. Мне было приятно видеть, как он радуется тому обновлению, тому забытому чувству, которое вновь охватило его, когда он вернулся в Усть-Гремучий. Казалось, какая-то горячая нежность захлестывала его сердце, когда он по вечерам, подсев ко мне, клал мою голову на свое сильное плечо и осторожно поглаживал мои волосы.

— Соскучился я по тебе, Галинка… — смущенно говорил он.

Я любовалась его крепким, слегка раздвоенным подбородком, заглядывала в потеплевшие, ясные глаза, ощущала на сердце сладкую истому. Друзья понимали мое и Валькино состояние и не мешали нам. За три дня почти никто не заглянул в нашу комнату.

Наступил день Первого мая. Я наконец-то поднялась с постели.

— Пойдем на демонстрацию? — спросил Валентин, примеряя перед зеркалом галстук.

— А как же!

Мне было отрадно видеть перемены в Валентине. Лишь одно огорчало немного — с медвежонком он не поладил с самого первого дня… Малыш, если только Валентин был дома, ни за что не входил в комнату, а сидел в папиросном ящике или забивался к кому-нибудь из соседей.

С утра в день Первомая Лида и Санька повязали Малышу красный бант и попросили разрешения у Александра Егоровича взять медвежонка на демонстрацию. Бабушка, услышав об этом, заворчала:

— Не в цирк идете, зверь ведь. Кто же это с медведем ходит на парад? На смех людям только…

Александр Егорович, по-праздничному веселый, крикнул:

— Валентин, хватит затворничать, пора показаться народу! Ишь ты, дорвался Ивашка до сладкой бражки…

Валентин открыл дверь, отшутился. Мы вышли в коридор.

Батюшки, что я вижу: Ваня Толман в шляпе! Я привыкла видеть его почти всегда в малахае, а тут вдруг шляпу нацепил… Оказывается, купила ему Наташа в подарок и заставила сегодня немедленно надеть. Появился и Александр Егорович, важный, в форменном костюме с нашивками. Валентин тихонько шепнул:

— Поедем в отпуск — обязательно куплю такой же!

Я кивнула в знак согласия — наконец-то и Валька решил одеться как следует!

В дверях показался Лешка.

— Ну-ка, айда на улицу! Слышите музыку? Чего доброго опоздаем. — И, словно спохватившись, воскликнул: — С праздником вас, дорогие! — Потом нагнулся к Малышу и пожал ему лапу.

Малыш, как только Лешка отошел, заковылял ко мне. Я подхватила его на руки. Валентин недовольно поморщился, заметив:

— Он же тебя испачкает!

Откуда-то из-за моей спины вывернулись Лида и Санька.

— Что вы, дядя Валя! Он у нас такой чистенький, даже чище Ромки, Ромка вечно около печки лазает, угли глотает. Малыш, если и пристанет что к его шубке, сразу отряхнется.

Медвежонок, будто догадываясь, что говорят о нем, прильнул ко мне, а немного погодя я почувствовала, что он тянется мордочкой к моей шее. Вот он нащупал мочку уха и лизнул ее. Мне стало щекотно и смешно. Ах ты Малыш, Малышонок! Как мне подружить тебя с Валентином? Странный человек, не понимает, как Малыш дорог мне! Ведь Ваня принес его в ту трудную пору, когда мне было очень не по себе: длинные вечера, одна…

А Валентина в это время обнимал Лешка, приговаривая:

— Спасибо, друг, за катер! Ты мне счастье на этой земле своим приходом вернул!..

…Но вот и собрались все жильцы нашего барака. Я оставила медвежонка бабушке, и мы вышли на улицу. Около управления порта стояли два грузовика, обтянутых кумачом, — импровизированная трибуна. Вокруг уже было много народу, играл баян. Несмотря на грязь и лужи, люди, принаряженные, с песнями, под знаменами, шли на митинг. Как ожила наша кошка! Хочется говорить что-то весеннее, доброе. Улыбки, улыбки, улыбки. Пришел на Камчатку май. Конечно, не такой нарядный, как в Москве, но все же май, наш май. Мы идем рука в руке, плечо к плечу. Хорошо, когда видишь всех усть-гремучинцев вместе, очень хорошо! В такую минуту ничто не пугает, всем становится веселей и вовсе не думается, что ты где-то на краю земли, в страшной, недосягаемой дали. Солнце светит вовсю, оно понимает, как много надо людям сделать в эту весну.

— Галина Ивановна, идите к нам! — услышала я голос из толпы.

Подошла ближе и увидела, как Сашка Полубесов о Покровским-Дубровским лихо отплясывают под баян. Кириллов хлопает им в ладоши, а рядом стоит Степанов, около него жена и две дочки. «Приехали все-таки!» — обрадовалась я. Вижу по глазам, как они счастливы: и оттого, что свиделись, что день такой хороший, и люди кругом свои, близкие.