Татьяна Тэсс - Хранитель времени

Но сейчас мысль о сделанной им операции постепенно отодвигалась, уступая место другому чувству.

На операционном столе снова решалась судьба человека, но теперь решал ее не он, Кожедуб, а его ученик. И старый профессор, знаменитый хирург, волновался, как студент.

Операция действительно была редкой. Оперируемый, демобилизованный офицер, на фронте был ранен в область сердца. Чтобы добраться до осколка, фронтовой хирург удалил ему часть ребер, вынул осколок из сердечной сумки и зашил рану.

Человек выжил. Но теперь он жил с незащищенным сердцем. Между ребрами образовался люк, прикрытый тонким слоем ткани. При каждом вздохе сердце словно рвалось наружу. Можно было сквозь кожу видеть, как оно сокращается и бьется.

Надо было восстановить грудную клетку, снова защитить сердце ребрами. Морозов взялся за это.

Кожедуб внимательно следил за ходом операции. Морозов работал смело и спокойно. Ему помогала операционная сестра Мария Игнатьевна, маленькая, худая блондинка, пробывшая с ним на фронте всю войну. Это была «морозовская» сестра, так же как у Кожедуба была своя, «кожедубовская». Кожедуб заметил несколько отдельно лежащих скальпелей — это были любимые «морозовские» скальпели, так же как у него были свои, «кожедубовские».

Каждое движение Морозова было отработано. Но он не перенял эти движения у профессора, не скопировал их. У Морозова была своя повадка, своя хирургическая манера. И вместе с тем Кожедуб узнавал в нем самого себя. Это была его школа, его воспитание. Все было продумано так, чтобы операция была наиболее щадящей и бережливой. Морозов находил для этого свое собственное решение, но душу этой операции, ее философию вложил в него он, Кожедуб.

Он знал, что Морозов талантлив. Но только сейчас он увидел всю силу этого зрелого, окрепшего таланта. Он помогал созревать таланту ученика, он лепил и формировал его. Птенец уже вылетел из гнезда. Но это была плоть от его плоти, кровь от его крови.

Сейчас Морозов разрезал ткань, лежащую над самым сердцем. Длинные руки его двигались мягко, без малейшего усилия.

Кожедуб оглянулся. За его спиной стоял молодой врач, приехавший из дальнего сельского района.

Из-под халата врача высовывался воротничок гимнастерки. Врач стоял, по-военному держа руки по швам, и не сводил глаз с операционного стола.

О чем он думал в эту минуту? Об операциях, которые когда-то делал на фронте? О мирной, созидающей хирургии, которой он учился сейчас?

Молодой врач глядел не мигая, как будто даже не дыша, жадно запоминая каждое движение Морозова. Плечо Кожедуба коснулось врача, и Кожедуб оперся на него с неожиданной доверчивостью, словно ища поддержки.

Кожедуб устал. Он почувствовал, как сердце, бившееся вяло и часто, вдруг тяжело, с неприятным усилием сжалось. «Перебои…» — подумал он равнодушно. Теперь ему уже не было так тяжело от сознания собственной болезни.

Он глядел на Морозова и видел в ученике свою молодость, окрыленную новой силой.

1951

С улицы вестибюль с его полукруглым фронтоном, опирающимся на колонны, напоминал здание театра. Возле вестибюля, заглядывая в окна, толпились мальчишки. У входа стоял милиционер. Костиков показал свой пропуск, но милиционер, вместо того чтобы пропустить его, вдруг вытянул руку и стал в дверях, загораживая дорогу. Костиков обиделся.

— В чем дело? — сказал он сердито. — Почему вы меня не пропускаете?

Но милиционер не тронулся с места. Он глядел куда-то в сторону и улыбался широкой, детской улыбкой.

— Эк его разукрасили! — сказал он, сдерживая смех. — Вы, гражданин, повремените немножко, а то и вас так приветят, что не обрадуетесь. У них сейчас обстановка боевая, как на переднем крае…

Костиков поглядел туда, куда показывал милиционер, и увидел человека в новеньком черном пальто и в барашковой шапке. Человек стоял, странно растопырив руки, и вся его фигура выражала крайнюю растерянность и смущение. Лицо и руки были покрыты крупными веснушками. Но самое удивительное — пальто и шапка тоже были в веснушках.

— Ровно кукушкино яйцо, в крапочку! Благословили краской с головы до ног!.. — сказал милиционер, залившись смехом, но тут же сделал строгое лицо и, оправив шинель, шагнул в вестибюль. — Эй, друг! — закричал он, глядя на высокую стремянку, где стоял маляр, держа в руках распылитель, похожий на пистолет. — Прекрати огонь на позиции, пусть человек пройдет…

— Давай, давай! — сказал маляр, не оборачиваясь. — Только быстро, не задерживайтесь…

Костиков, опасливо поглядывая на маляра, прошел под стремянкой и остановился в безопасном месте, за колонной.

Маляр, орудуя своим пистолетом, кончал покраску простенка между окнами. На помосте, под самым потолком, вокруг люстры работали монтеры. В углу две дивчины в ватниках разравнивали горячий асфальт, черный и блестящий, как паюсная икра.

Возле колонны работал полировщик, и на светлой поверхности мрамора постепенно, словно дыхание, проступал живой и теплый блеск.

Загроможденный помостами и щитами, забрызганный краской, вестибюль никак не напоминал тот празднично сияющий, чистенький зал, который Костиков ожидал увидеть. И он был разочарован.

«Через десять дней пуск, а тут еще столько работы!» — подумал он и покачал головой.

Девушка в ватнике протащила мимо Костикова фанеру и, оттопырив губу, начала загораживать свежий, дышащий теплом асфальтовый покров.

— Вы не видели начальника строительства товарища Литошко? — спросил ее Костиков.

Но девушка вместо ответа закричала кому-то пронзительным голосом:

— Иван Перфильич, я ж вам говорила: тут проходить нельзя. А вы обратно нарушаете!

Костиков махнул рукой и пошел по неподвижному эскалатору вниз. Сзади послышался шум. По лестнице, быстро перебирая ногами, бежал паренек.

Он спускался лихо, как матрос по трапу, и вся его небольшая подвижная фигура и скуластое свежее лицо дышали оживлением и решимостью. Под мышкой паренек держал картонную коробку, наполненную электрическими лампочками. Стеклянные колбы, легкие, как мыльные пузыри, отражали блеск огней; нарядные маленькие миры возникали в них и переливались цветами радуги. Паренек мчался прямо на Костикова, держа свою невесомую, волшебную ношу, и тот, уступив дорогу, еле успел спросить:

— Не видели случайно товарища Литошко?

— Начальника? — весело сказал паренек, не останавливаясь. — Начальник в конторе. Спускайтесь за мной, я вас провожу к стволу…

Паренек побежал дальше, и Костиков устремился за ним, словно его подхватил шустрый попутный ветер. Он и опомниться не успел, как оказался в конце эскалатора.