Римма Коваленко - Хлеб на каждый день

Бутылку «усидели» быстро. Арсений взял у Семена Владимировича десятку, самолично принес из буфета вторую. Говорил без умолку, перелетая с одного на другое, но неизменно возвращаясь к женщине с бензозаправочной станции. Семен Владимирович хотел ему сказать, что стоит сделать так, как советует намечающаяся невеста: лечь в больницу, вылечиться от алкоголизма, но Арсений не давал ему вставить слова, перебивал, как только он раскрывал рот. Незаметно у Семена Владимировича стало копиться раздражение против этого болтуна, ему уже не столько хотелось высказаться, сколько стряхнуть с себя сонливость, в которую его стало бросать от длинных речей бывшего дрессировщика.

— Я хочу тебе сказать, Арсений, что к женщине в любых случаях надо подходить честно… — Губы плохо слушались Семена Владимировича. Он хотел сказать этому несчастному пропойце, что вообще надо жить честно, потому что, если живешь нечестно, в конечном счете обкрадываешь только себя, но Арсений опять перебил его:

— Про женскую честность мне не надо рассказывать. Значит, у нее, у этой, с бензозаправки, есть папаша-инвалид. И ему, как положено инвалиду, за полцены, без всяких очередей выдана легковая машина «Запорожец». Он на ней ездит несколько лет, и опять ему положена новая машина за полцены. Но с условием: старую он должен продать через комиссионку, что означает, кому попало. А он желает подарить эту свою старую машину родному племяннику. Деньги, конечно, с него взять, но передать машину по дарственной. И вот тут выступает женская честность. Дочь говорит папаше: «А ты доведи машину до такого состояния, чтобы ни один покупатель ее не взял. Тогда комиссионка от нее официально откажется и ты оформишь дарственную на своего племянника». И папаша берет кувалду, выбивает в машине стекла, увечит кузов, и все с таким расчетом, чтобы потом можно было восстановить. А дочь стоит рядом и подначивает: «Вот какие порядки у нас, дядя не может просто от сердца подарить племяннику свою машину, должен ее сначала изуродовать».

— Не женись на ней! — Сонливость слетела с Семена Владимировича, он явственно увидел, как толстый, похожий на гарнитурщика, папаша увечит кувалдой машину, и возненавидел его вместе с дочерью. — Это же не люди, понимаешь?! Они и есть настоящие твари, а не твои львы. Если ты на этой гадине женишься, я тебя больше не знаю.

Арсений не ожидал такого взрыва. В его протравленном алкоголем организме включилось нечто такое, что потребовало защитить папашу и дочь.

— Но они же не по собственной воле уродовали машину. Их вынудил закон… П-почему этот закон не позволяет свою машину продавать кому хочешь?

— А когда он без очереди за полцены покупал машину, его закон устраивал?! Нет, ты отвечай: за полцены закон хороший, да? А продать старую по правилам — закон плохой, да? Дай мне сейчас же торжественную клятву, что ты на ней не женишься.

— Она сама не женится, — хотел успокоить его Арсений, но Семен Владимирович требовал клятвы.

— Скажи членораздельно, что на этой заразе и гадине никогда не женишься!

Он докричался: тугой живот, обтянутый клетчатой рубашкой, появился перед его глазами.

— Что за шум, а драки нет? — спросил подошедший гарнитурщик.

Семен Владимирович поднялся.

— Вас звали? Вас приглашали? — И официанту, который не спеша приблизился к их столику: — Дайте мне «жалобную книгу».

Дальнейшее на час или два выпало из его памяти. Помнит, как очнулся в люльке милицейского мотоцикла, как кто-то составлял опись его вещей и спрашивал:

— «Начальник НСЦ» — что это такое?

— Начальник сухарного цеха, — объяснил Семен Владимирович и обиделся, когда мужчина в белом халате прикрикнул на него:

— Перестаньте мычать, вас ни о чем не спрашивают.

Утром ему выдали вещи, документы и квитанцию для оплаты в сберегательной кассе. На лиловом штампе вверху квитанции стояло два слова — «Городской медвытрезвитель».

Они познакомились перед Майскими праздниками. Марина отошла от костра, решила проверить, заметит ли кто ее отсутствие, и увидела этого парня. Настроение было плохое: Володька Егоров, который ей нравился, по-прежнему пялился на Альку; Витька Замятин, которому она нравилась, тоже лепился к Альке, и вообще все они ей вдруг стали противными, орут, гогочут, скачут, как дикари, вокруг огня, глаза бы не смотрели.

Их было семь человек, пять мальчишек и они с Алькой. Поехали в лес выбирать поляну для пикника. Все десятиклассники из года в год встречали Первомай в лесу, с учителями, конечно, организованно. Другие старшеклассники завидовали им, и Марина, когда была в девятом классе, тоже завидовала и ждала: скоро уже, пройдет год, Володька Егоров за это время рассмотрит как следует Альку, разочаруется в ней и в лесу, у костра, скажет Марине: «Где же ты раньше была? Почему я только сейчас тебя увидел?»

Поляна была большая, утоптанная, с самодельными футбольными воротами с двух сторон, с кострищами от прошлогодних костров, она сразу не понравилась Марине. Двор какой-то замусоренный, а не лоно природы.

— Давайте поищем что-нибудь более поэтичное, — предложила она, — здесь пустынно и скучно, даже непохоже, что в лесу.

Ей тут же объяснили, что три десятых класса плюс учителя — это такая массовая проза, что о поэзии речи быть не может. Марина обиделась: «массовая проза», умными какими стали, а все Алька, перед ней умничают.

Костер разгорался, они веселились. Марина покинула их и вошла в лес. С таким настроением надо сидеть дома. А может, это не настроение, а характер? Придирчивый, злой характер человека, которого никто не любит? В Альку с четвертого класса влюбляются. Она необидчивая, легкая. Выйдет к доске, ничего не знает, а в глазах ни стыда, ни страха: «А зачем мне все это? Я без этого проживу». Мальчики, как гуси, головы вытягивают, подсказывают, спасают, а она получит свою двойку, подмигнет классу и пойдет на свое место. Все знают, что Алька, хоть она никому об этом не говорит, после десятого класса выйдет замуж. Еще не известно, за кого, но точно — не за своего одноклассника. Марина однажды спросила напрямик у Альки, пошла бы та замуж за Володьку Егорова после школы? Алька, не задумываясь, ответила: «Нет. Что он мне может дать?»

А между тем Алька совсем не красавица. Когда в девятом классе перед Новым годом они все фотографировались и подарили одну из карточек классной руководительнице, та долго ее рассматривала и вдруг сказала: «Все хорошо получились, а самая красивая в классе, Марина Полуянова, — не очень». Марина целый год носила в себе эти слова: «самая красивая в классе». И до сих пор вспоминала бы их в трудную минуту, если бы в ее жизни не было Альки. Она опять влезла и все разрушила, сказала как-то: «Ты же знаешь, как тебя любит классная. Она даже твои недостатки возводит в достоинства».