Римма Коваленко - Хлеб на каждый день

Они вышли на улицу вместе.

— Я вас провожу, Евгений Юрьевич. Далеко этот детский сад?

Детский сад был через две трамвайные остановки, и они пошли туда пешком. Филимонов покосился на рабочих комбината, ждавших трамвая, вот уж, наверное, ломают головы, куда это подались главный инженер с начальником кондитерского цеха? Волков почувствовал зависимость Филимонова от толпы и рассердился: ну какая разница, кто что подумает!

— Почему, Евгений Юрьевич, два человека с одного предприятия не могут познакомиться поближе? За бутылкой вина такое еще произойти может, а если, как в нашем случае, один не пьет, то сблизиться, поговорить о жизни невозможно?

— А что про нее говорить? — Филимонов был сух и сдержан, не смирился с тем, что от Волкова так просто не отвяжешься. — Говорить вообще про жизнь — это толочь воду в ступе. Я таких разговоров не понимаю. Да и время на них тратить жалко.

Два мальчика в одинаковых капорах, в коротких пальтишках стояли во дворе детского сада, дожидаясь отца. Младший взвизгнул, побежал навстречу. Филимонов отделился от своего спутника, направился к детям. Они сблизились и застыли. Александр Иванович увидел их издали, как «живую картину»: толстенький, кругленький папа и похожие на него, такие же кругленькие, сыновья.

— Тише, тише, — говорил им Филимонов, — кто на морозе кричит, потом кашляет. Вадик, возьми за руку Николашу и веди его, а мы с дядей за вами.

Александр Иванович сошел с тротуара и остановил такси. Филимонов помрачнел, но не стал портить радость мальчикам. Оба они желали ехать рядом с шофером. Тот оказался приветливым малым, уместил ребят на переднем сиденье, Волков и Филимонов уселись сзади.

— Если очень невмоготу мое общество, — тихо сказал Александр Иванович, — я вас провожу до дома и попрощаюсь.

Филимонов смягчился.

— Чего уж там «попрощаюсь»! Будете гостем. Настойчивый вы, Александр Иванович.

— Это верно. Чего я захотел, тут уж мне не перечь! — улыбнулся Волков обезоруживающе. Шутка получилась, Филимонов засмеялся.

Квартира Филимонова, как и ее хозяин, была без острых углов: овальный стол посередине столовой, над ним круг стеклянной, в оранжевых разводах люстры-тарелки; широкий диван покрыт синтетическим мехом — желтым, в коричневых пятнах. «Шкура неубитого леопарда», — сказал хозяин, увидев, что Волков рассматривает покрывало.

Кругом царил беспорядок, не запущенный, а такой, какой бывает, когда в семье много детей. У Филимонова их было четверо. Старшая девочка, лет двенадцати, крепенькая, с толстой косой на спине, увидев Волкова, первым делом спросила:

— Вы играете в шахматы?

— Танечка, кто же так встречает гостей? Ты должна спросить: вам кофе или чаю?

— Кофе у нас нет, — тут же объяснила отцу девочка, а дошкольник Вадик добавил:

— Кофе пьют — кому денег девать некуда.

С двух сторон от двери в коридоре тянулась выставка детской обуви: сапожки, ботинки, тапочки, валенки. Филимоновым было куда девать деньги. И еще Александр Иванович понял, что начальнику кондитерского цеха было с кем успокоить свою грешную душу. Дети любили его и охраняли; то один, то другой возглашал: «А ну-ка тише, папа устал на работе». Наверняка это были слова матери, которую все как могли заменяли. Старшая, Танечка, поначалу даже вызвала неприязнь у Волкова: так командовала, так мордовала братьев. Николашу поставила в угол, Вадика заставила под метать пол, а на молчаливого увальня Германа наябедничала отцу, принесла его дневник и продемонстрировала запись: «Опять не принес на физкультуру форму». «Опять» было подчеркнуто двумя чертами.

В восемь пятнадцать все сели к телевизору и уставились в передачу «Спокойной ночи, малыши». Александр Иванович заметил, что Филимонов с таким же, как и его дети, вниманием смотрит мультфильм. Потом Танечка начала новую войну с братьями, отправляя их спать. Сражение выиграла довольно быстро, погасила свет в спальне и, оставив дверь туда открытой, пришла на кухню. Подсела к ним за стол и обратилась к отцу:

— Папа, пусть Александр Иванович сыграет со мной одну только партию…

Папа взглядом попросил гостя: сделайте одолжение. Александр Иванович углубился в шахматы. Девчонка хотела выиграть, ничем другим этот поединок ее не привлекал; она знала даже несколько ловушек, но ни в ленинградском Дворце пионеров, ни в Грузии, славящейся своей детской шахматной школой, Таню Филимонову слава не ждала. «Надо проиграть, — подумал Александр Иванович, — нельзя подрывать в детях веру в свои силы». Только подумал, как тут же увидел, что этой веры Танечке не занимать.

— Шах, — прошипела она, надув щеки и став вдруг очень похожей на отца.

— А если подумать, Таня? — спросил Волков, намекая на ее проигрышную после шаха позицию.

— Я уже подумала.

Как это получилось, он понял не сразу. Проигрышная Танина позиция обернулась ее выигрышем. Недооценил.

— Давайте еще одну партию. — Девочка опять посмотрела на отца.

— В другой раз, — сказал тот строго, — теперь спать.

Филимонов устал. «Вот так живу, столько детей, видали?» — говорил его взгляд.

На улице, провожая Волкова к трамвайной остановке, Евгений Юрьевич сказал:

— Приходите к нам в гости в субботу. На пироги.

— Нет уж. Теперь вы всей семьей к нам. Детям вашим у нас понравится. А мне очень понравилось у вас.

Волков видел, что Филимонов ждет разговора, ради которого затеян этот визит. И провожать пошел, чтобы наконец этот разговор состоялся.

— У дочки вашей серьезный характер, — сказал Александр Иванович, протягивая руку для прощания. — Как она меня!

— Мой характер, — ответил Филимонов, — меня ведь тоже хлебом не корми, а дай победить…

…Молодые отказались от свадьбы.

— Какая свадьба? — заявила Марина. — Меня посылают на картошку, Миша через месяц уходит в армию. Кому мы будем очки втирать своей свадьбой?

Вика махнула на нее рукой.

— Да делайте вы что хотите. Сил моих уже нет.

Несмотря на все ее предсказания, Марина хорошо сдала вступительные экзамены на химический факультет, прошла по конкурсу. Вика немного успокоилась, хотя и не настолько, чтобы до конца примириться с замужеством дочери.

— Поговори с ней, — просила мужа, — объясни, что это один из самых торжественных и памятных дней в жизни. Через несколько лет она себе локти будет кусать: не было свадьбы, не было белого платья. Да кому я говорю! Ты ведь этого тоже не хотел.

Он не помнил, что противился свадьбе, она у них с Викой была. Пять девчонок из ее училища, раздвинутый стол посреди комнаты и гусь на блюде, на которого все накинулись и съели в минуту. Мать сидела за пианино, а он мучился: Вика обязала его танцевать со всеми девочками подряд. Честно говоря, он не кусал бы себе никогда локти, если бы этой свадьбы не было.