Михаил Колосов - Платонов тупик

Чижиков пообещал приехать.

— Приходи, посмотришь, в каких хоромах теперь рабочие живут. Раньше, видать, там богатеи — купцы, аристократы разные жили. Говорят, развлекались по-своему: девок горчицей мазали. А теперь мы там, простые рабочие. Но, правда, без девок. А горчица есть! — Герасим засмеялся, пожал всем руки и ушел быстро.

На свидание к Герасиму Чижиков шел охотно, еле дождался вечера — соскучился по родному. А от Герасима здорово повеяло родным — давним, дорогим, незабываемым: родной поселок, детство, бабушка, пироги — все вспомнилось, всколыхнулось, заныло сердце тоской.

У входа в номер он столкнулся с горничной, которая пристально посмотрела на Чижикова и почему-то разочарованно хмыкнула.

— Чего она? — удивился Чижиков.

— Это я ее нашпиговал. Сказал, что у меня будет очень важный гость — знаменитый поэт. Вот она и пялила на тебя свои зенки. Садись! — Герасим широким жестом указал на стол, который был накрыт самым шикарным образом.

— Зачем ты? — удивился Чижиков.

— А че нам? Давно не виделись, посидим, поговорим по-родственному.

— Но все это?

— Как говорят: фирма за все платит.

— Какая фирма?

— Моя. Я хорошо, Юрок, зарабатываю. Жалиться грех. Доволен и работой, и семьей. Это тоже важно. Все пока идет, тьфу-тьфу, отлично.

Они сидели за столом, закусывали, разговаривали. Герасим пытался выведать у Юрки, как тот живет, как думает дальше жить, но Чижиков отвечал неохотно, неопределенно и всякий раз делал кислую мину.

— Че-то, я смотрю, у тебя настроение не шибко боевое? — заметил Герасим.

— Так жизнь-то не радует, как хотелось бы, — приоткрылся Чижиков.

— Недоволен чем-то? Обидели тебя?

— Было и это…

— То-то ты и стишки какие-то мерзкие про страну написал?

Чижиков вскинул удивленные глаза:

— Откуда знаешь? Дошло и до вас?

— Дошло, — сказал Герасим огорченно. — Что хорошее не дойдет, а плохое быстро распространяется. Поганое радио передавало.

— Да? Ты слушаешь его?

— Я нет. Но есть такие, которые слушают. Так чем же тебя обидели, может, скажешь.

Поежился Чижиков, не хотелось ему раскрываться перед Гераськой — он ведь все равно не поймет его тонкую мятущуюся поэтическую душу. Но делать нечего, решил объяснить этому мужлану, сытому и довольному, свои воззрения на действительность.

— Жизнь, понимаешь, не нравится мне. Не так мы живем… Не так!..

— А как надо? Сыты, одеты, обуты… Чего еще надо? — насторожился Герасим.

— «Сыты»… Да разве в сытости суть жизни? Духу развернуться негде, мыслям нет свободы.

— Как это? Ты ж вот мысли свои мне излагаешь? И пишешь — печатают.

— «Печатают»… Печатают не все. А что я пишу? Я же пишу не то, что хочу.

— Почему? А ты напиши.

— Ну, скажи, разве это жизнь? Твоя вот, например? Ты света белого не видишь, вкалываешь во все лопатки, чтобы накормить семью. У тебя же нет никакой духовной жизни!

— Как же никакой! Я газеты выписываю, книжки читаю. В кино в клуб ходим. А телевизор?

— Телевизор надо уничтожить. От него сплошной вред: он разъединяет людей и отупляет всех посемейно и каждого поодиночке. Мы хотим… Я хочу, чтобы ты жил свободно, раскованно, чтобы тебя ничто не тяготило, не заботило. Отработал, скажем, шесть часов — и все! Гуляй!

— Как? Пить, што ли?

— А пьют отчего? От духовной скованности, от тоски, от душевной неустроенности. Что ни говори, а вот там люди раскованнее. — Чижиков, видать, захмелел или завелся — начал выкладываться.

— Там? Может быть… Не был, не знаю. Читал только. И знаешь, не нравится мне ихняя раскованность. Живут они, верно, побогаче нашего… А может, не столько богаче, сколько — чище, культурнее. Экономнее. Рассказывают: там человек вот так не выложит на стол перед гостем и поллитру ему не купит. Разве это жизнь? Со стыда сгореть можно. И что ж, думаю, у них идет такое не от хорошей жизни? А как те живут, которые безработные? Нет, мне то не подходит: там рабочему человеку защиты нету, ему пожалиться на обиду некому. Я тут сплю спокойно: у меня есть моя работа. Есть сегодня, завтра и на всю жизнь. И детям будет. А там один работает, а другой ждет, когда того выгонят, чтобы занять его место. Разве не так?

— Зато там дорожат работой и делают свое дело качественно.

— Тут есть твоя доля правды, — кивнул согласно Герасим. — Разбаловались у нас многие, работают шаляй-валяй, знают: выгнать — не так просто, а если и выгонят, в другом месте возьмут. Тут што-то делать надо: дисциплина у нас хромает, верно. Но из-за этих нерадивых и пьяниц менять нашу на ихнюю жизнь я несогласный.

— Темный ты, Герасим… Дальше своего корыта видеть ничего не хочешь. Мы хотим тебя вытащить…

— Не надо никуда меня тащить. Ты сам себя вытащи, оглянись и подумай: чего ты хочешь, от чего ты стонешь? Не от жиру ли? Не от раскованности ли этой самой? Может, тебе подковаться надо? Я, брат, знаю одно правило в жизни: человек работать должен. Работать! И мне нравится это житейское правило: я люблю работать. Странно? А вот люблю! И не понимаю тех людей, которые не любят трудиться и нелюбовь эту возводят в правило, ищут оправдательную теорию.

— Может, ты и прав. Но ты ведь многого не знаешь, не видишь. Некоторые узурпировали власть так, что дальше некуда. У нас, например, в писательском мире: сидящие в креслах — они же и гениальные, они же и талантливые, они же и незаменимые — издаются, переиздаются, сами, жены, дети, денег невпроворот, живут за казенный счет: дачи, курорты, заграницы — все им!

— Нехорошо! А куда же вы смотрите? Ты говорил об этом на собрании, скажем?

— Хм!.. Попробуй скажи…

— Ломать такое дело надо. Ломать! А ты в панику ударился: сразу туда заоглядывался. А там, думаешь, щук нету? Там такие акулы, почище ваших, и там не своротишь, там власть ихняя. А ваших можно тряхнуть! — сказал Герасим жестко.

— «Ваших». А у вас на заводе разве нет такого?

— Случаются… Не без того: зарвется какой, соблазнится дармовым богатством. Но у нас быстро это дело разоблачается: рабочему терять нечего, его с «должности» не снимут, поэтому он говорит напрямую. У нас, к примеру, много безобразиев в торговле. Хоть каждый год меняй их. Год поработает, смотришь — уже зажил не по карману. Я думаю: тут деньги всему виной. Предполагается что? Человек лучше сработал — больше получил, больше получил — больше истратил. Лучше живет тот, кто лучше работает. Это теория, а практика показывает другое. Оказывается, деньги можно приобрести и не работая — украсть, спекульнуть, взятку взять. Вот в чем беда. Контролировать трудно, откуда деньги. Не наше все-таки это изобретение — деньги, их ликвидировать надо. Ленин правильно предвидел, надо товары распределять по труду и по едокам.

— Левацкий загиб. Ничего не получится. Уравниловка, — отмел Чижиков предложение Герасима.