Михаил Колосов - Платонов тупик

— Ну, отдал повестку и паспорт. Сказали: «Жди на улице. Вызовем. Твоя команда номер семь». Так что надо прислушиваться, чтобы не прозевать.

Мать взглянула на Платона, тот отвел глаза в сторону, сказал Федору:

— Не прозеваем… Они выкликают громко.

— Значит, берут все-таки? — упавшим голосом спросила мать.

— Во! — удивился Федор. — Ну а как же? Я же не инвалид, — и обернулся за поддержкой к отцу.

— Может, пошел бы похлопотал? — сказала она Платону.

Платон недовольно отвернулся, потом сказал ей тихо:

— Маруся, не надо… Не выдумывай…

— Он же мальчик еще, дитё.

Федор покрутил головой, крякнул досадливо:

— «Дитё»… Если бы не война, я уже давно был бы в армии. «Дитё». Всех берут, а я — дитё?

Мать смотрела на него, качала головой. Худенькая, заплаканная, у нее, казалось, уже не осталось и сил, чтобы сказать ему что-то, и она смотрела на сына молча, словно хотела насмотреться напоследок.

— Не слышали, какую команду увели? — спросил Федор.

— Первую только еще, — сказал отец. — Успокойся, без тебя не уйдут.

— Не, — возразил Женька. — То уже четвертая была, они не по порядку вызывают.

— Скорей бы уже… — Федор отошел к штакетнику, прислонился к нему спиной: — Хуже всего — долгое провожание.

— Ничего, потерпи, — сказал Платон. Обратился к жене: — Устала? Может, пошла бы домой? А я побуду тут до конца. Провожу.

Ничего не сказала жена в ответ, только рукой слабо отмахнулась, подошла к Федору:

— Ты ж пиши почаще, не ленись… Каждый день пиши. Тетрадку, карандаш взял?

— Взял. Да ты, ма, не убивайся так. Смотри, сколько берут. И стариков, и молодых. — Для него тридцатилетние уже были «старики». — Ведь не одного меня?

— У меня ты один, — сказала Мария.

— Не один! Вон Женька еще есть, Виталька.

— Да, а где Виталий? — вспомнил Платон о среднем сыне. — Почему он не пришел провожать?

— Придет. Я его послал по одному делу, — сказал Федор и улыбнулся смущенно. Сквозь плотный загар на его щеках проступил густой румянец. — Да вот и он! — Федор быстро пошел Виталию навстречу, но, будто не видя его, пропустил брата мимо себя, остановил шедшую за ним девушку. Разговаривая с Федором, девушка время от времени через его плечо посматривала на родителей, и Мария заметила, что она курносенькая, что лицо у нее в конопушках, а волосы расчесаны на пробор и заплетены в две косы.

Платон деликатно отвернулся и стал смотреть в другую сторону, заметил жене вполголоса:

— Маруся, не мешай им, пусть поговорят.

Высокий, длинноногий, не в отцову, а в материну родню, Виталий подошел к отцу, обнял его:

— И батя здесь! Бать, ты бы похлопотал за меня? Тебя же везде знают! Пусть и меня возьмут — вместе с Федором будем служить. А? Я ходил, просил — ни в какую!

— Еще чего выдумал! — ужаснулась Мария.

— Да ты, ма, вечно никуда не пускаешь. — И снова к отцу: — Пойди?

Платон взглянул сыну в глаза, спросил:

— Сколько тебе лет?

— При чем тут это? Ты смотри на рост. — Виталий отступил от отца на два шага. — Ну?

— Ростом ты вымахал, а лет-то тебе? Всего пятнадцать.

— Ну и что? Гайдар в шестнадцать лет полком командовал.

— Было время… Знаешь, я думаю, этой войны хватит и на тебя — только началась и катится она пока в эту сторону. А когда-то этот вал должен остановиться и начать откатываться в обратном направлении. Так что и до тебя еще дойдет очередь, навоюешься. А пока ты — резерв, людской резерв нашей армии.

— Да ты что?! — Виталий вскинул обе руки. — Вот подойдут главные силы и так долбанут, что и все, конец Гитлеру!

Платон оглянулся — слишком громко они стали разговаривать, сказал спокойно:

— Хорошо бы…

— Ты что, не веришь?

— Верю, верю… — Но когда Виталий снова начал что-то говорить об окончательном и быстром разгроме фашистов, резко оборвал сына: — Ладно, оставим этот разговор. Твое дело сейчас учиться.

— Ага, стишки учить, задачки решать. Этим самым я внесу свой огромный вклад в разгром врага, — копируя голос учительницы, произнес Виталий.

Платон невольно улыбнулся:

— А если всерьез, то это действительно так: каждый на своем посту делает свое дело.

— Какой там «всерьез»? Никто не хочет меня понять всерьез, и ты тоже, — Виталий досадливо махнул рукой, стал смотреть на присмиревшую толпу.

Из дверей военкомата вышел военный с листком бумаги в руке, громко объявил:

— Команда номер семь — ко мне! Седьмая команда!..

И вдруг все задвигались, засуетились, кто-то кого-то стал окликать, послышался плачущий голос женщины. Платон и Мария как по команде оглянулись на Федора, который уже спешил к ним, на ходу говоря что-то девушке. Девушка, робко переступая, медленно шла за ним. Федор подхватил вещмешок и ринулся к военному.

— Да погоди, куда же ты! — простерла к нему руки Мария. — Попрощайся хоть…

Федор смутился, вернулся к матери, оправдываясь:

— Я еще подойду к вам…

— А как нет? — И она обняла его, плача стала целовать в губы, в глаза. Федор крутил головой, пытался освободиться от ее объятий — ему было неловко: ведь все это наверняка видит и она, та, курносенькая.

— Мам, не надо… Ну хватит, мам…

Тут уж Платон вынужден был вмешаться.

— Успокойся, Мария… Успокойся… Дай же и мне проститься… — Она отстранилась, Платон протянул Федору руку: — Ну, сынок… Пусть тебе повезет. Главное, не унывай, что бы с тобой ни случилось — не унывай. И будь готов к самому трудному, самому тяжелому, тогда и самое-самое покажется тебе не таким уж страшным. — Платон расставил руки: — Ну, прощай! — обнял сына крепко, переждал, пока подступивший к горлу ком растаял, отпустил.

И тут же Федора за обе руки схватили братья. Виталий обнял брата за шею, а Женька прижался щекой к его руке.

На этом прощание закончилось, Федор попятился от своих, отступил на шаг, на другой, поднял руку — из-за отцова плеча ему прощально улыбались глаза любимой, помахал ей, она ответила ему, и он решительно повернулся и побежал к лейтенанту.

Здесь уже шла перекличка, новобранцы занимали свои места, Федор хотел еще раз оглянуться на своих, но не успел — назвали его фамилию, и он, откликнувшись, встал в строй.

Провожающие тесной толпой сгрудились возле военного, и тот вынужден был обращаться к ним с просьбами, чтобы не мешали. Но просьбы эти мало помогали, и то один, то другой подбегали к строю, совали что-то в руки новобранцам, давали какой-то последний наказ, невольно возникали переговоры, шум, толкотня. И тогда военный, быстро закончив перекличку, подал команду: «Равняйсь!» — и тут же: «Смирно!» Выдержал небольшую паузу, сказал: «Вольно». Лейтенант был суров и почему-то скован, старался не отвлекаться от своего дела, на вопросы родителей: «А куда их погонят? А скоро ли будет отправление и откуда? Их повезут эшелоном или они пешком пойдут?» — не отвечал, будто не слышал. А когда уже было не отвертеться, бросал коротко: «Не знаю». Прошел вдоль строя, спросил: