Евгений Гущин - Небесное созданье

В сумерках, затопив печку, сидел и выстругивал костыль. Ужинать в одиночестве не стал, даже чай не пил — держал слово. Половину супа из кабарги скормил Дымку, остальное вынес на холод. Изредка нетерпеливо поглядывал на спящую Алену, но она все не просыпалась. Закончив костыль, повесил его сушить за печку и тоже лег. Чего попусту шататься по избушке и жечь керосин. Надо отоспаться как следует и впрок набраться сил. Увезут нечаянную гостью, и ему придется пластаться две недели кряду, заново торя путики и расставляя капканы. Не до отдыха будет. По плану нынешнего сезона он обязан сдать в охототдел леспромхоза двадцать одного соболя. Сколько недопромыслишь — бери где хочешь. Хоть покупай недостающих котов у других, более удачливых штатных охотников, но план сделай. Иначе могут запросто лишить угодий. Пока же у Алексея было семь соболей, взятых с Дымком по чернотропу. Правда, капканный промысел только начинается, в запасе у него декабрь и январь, но все равно душа не на месте — мало ли что еще может случиться. Примером тому — погибший вертолет. Третий день не опромысливаются угодья, а сколько еще дней пропадет, кто знает? И в леспромхозе не скажешь: извините, мол, был занят тем-то и тем-то. Им неважно, чем ты занимаешься, а сдай пушнины, сколько положено по договору, и не греши. А уж куда ее леспромхоз денет — не твоего ума дело.

Лежал Алексей, думал свои думы и не скоро ушел в сон.

Каждое утро в тайге для Алексея начиналось одинаково, не считая выходных дней, когда можно было полежать на нарах подольше — он выходил глянуть на погоду, ибо от нее зависел промысел. Вот и сегодня, с утра пораньше, вышел из избушки и глянул в небо. Снег недавно кончился, и небосвод очистился от хмари. Молодой месяц висел тонкой льдинкой, истаивая с рассветом, начали меркнуть близкие звезды. Наконец-то разведрилось!

Затопил печку и пошел на верхнюю поляну, накатывая крутой чедорский путик. Напрямую до злополучной горы, в которую воткнулся вертолет, раза в два ближе, чем кружным путем, но последний отрезок, перед перевалом — почти вертикальный. Пробираться руслом вдикую заросшего колючим чапыжником сухого ручья, оживающего лишь в пору весеннего половодья и летних гроз — без особой на то нужды не отважишься. Никакого серпантина, только вверх и вверх, ни шагу вправо или влево, и топорик из рук не выпускаешь — прорубаешься сквозь заросли. Скалы, постоянные наледи, от которых намокает камус лыж, непролазные сплетения зарослей, сумасшедшая крутизна — все это отторгало Алексея от прямого путика. В прошлом сезоне один раз поднялся ручьем к Чедору и закаялся. Правда, соболи вдоль захламленного русла водились и хорошие. Соболи вообще тянутся ко всяким буреломам и непролазным чащам, понимая, что там их труднее взять.

Впрочем, сегодня Алексей и не собирался подниматься высоко. Он решил взойти правой опушкой до оконечности длинной верхней поляны, пройти верховым кедровым массивом до русла ручья, сворачивающего в распадок, нарисовать кайком стрелку на снегу, указывающую направление к Чедору и скатиться левой опушкой к пихтовому островку, где вчера приметил стайку порхающих рябчиков. Стрелка предназначалась для спасателей, если от Купеческой избушки они решат двинуться к горе напрямую. Мужики там молодые, здоровые, им крутяки — нипочем.

Ему верилось, что если не сегодня, то завтра уж наверняка, придут спасатели к его избушке, и он поминутно прислушивался: не послышится ли гул вертолета, но золотеющее восходом небо было покойно и пустынно. Среди рябин ссорились драчливые сойки, в кронах трещали кедровки и посвистывала птичья мелочь — и никаких чужеродных тайге звуков.

Дымок деловито рыскал по склону, но бесплодно и голоса не подавал. Алексей внимательно следил за его набродами, по ходу подновляя кое-где наживку на древесных капканах. Белка еще тропила скупо, но жердочки не ленился расставлять на кормовых переходах. Утешался мыслью: наступит ложный гон, и петли пустыми не останутся. То есть, работал пока на будущее. Так и до русла ручья дошел — без добычи. Нарисовал кайком на снегу длинную стрелку, указывающую острием направление к горе Чедор и, с чувством исполненного долга, свернул влево.

В пихтаче ему повезло больше — добыл пять рябчиков. Прибежавший на выстрелы Дымок обнюхивал падающих в снег птиц, но в зубы их не брал и равнодушно отходил в сторону. Из пернатых признавал за трофеи только глухаря, за его внушительную внешность.

С легкой добычей скатились к избушке.

Алена уже проснулась и сидела на нарах, привалившись спиной к стене. Порадовался за нее: сама села, без его помощи. Значит, дела пошли на поправку. И Алексей, прямо с порога, даже не раздевшись, раскрасневшийся с морозца, весь искрящийся весельем — шагнул к ней.

— Привет! С тобой все в порядке? — начал он шутливо, пародируя словесные штампы американских киногероев.

— Немного получше, — отозвалась Алена сдержанно.

— Ты прекрасно выглядишь. Эй, а не отметить ли нам твое выздоровление? Я знаю поблизости отличное кафе, где подают рябчиков. Ты ведь пообедаешь со мной? Не так ли? Только не говори «нет».

— Издеваешься? — Она мягко улыбалась.

— Самую малость, — признался он. — А если без шуток, ты на самом деле здорово смотришься. И губы у тебя свежие да румяные. Хорошеешь с каждой минутой. Я уже начинаю тебя бояться.

— Как бы не влюбиться?

Он комично помотал головой, всем своим видом выражая испуг.

— Нет! Только не это! — воскликнул с ужасом. И довольно рассмеялся. Ему нравилось собственное представление и то, что хоть как-то развеселил девушку. — Эй, смотри, что я принес! — продолжал он, и жестом фокусника поднял над головой руку, держащую за шейки дичь. — Свежайшие рябчики! Мы заварим такой буржуйский супец, какого не всякий новый русский пробовал. Только не говори, что не будешь есть. Ты этого не сделаешь. Обещай мне.

— Обещаю. Буду есть, — даряще улыбнулась Алена, показав ему белые, очень аккуратные зубки.

— Ты в этом уверена? — несло его.

— Да ну тебя. Хватит. Супермен нашелся.

— Пусть не супермен, но кое-что могу. — Он разделся, сел на чурку возле печки, лицом к Алене, и принялся ощипывать рябчиков. — Знаешь, когда я их для себя готовлю, то перья обдираю вместе с кожей. Возни меньше, хотя и вкус теряется. А для тебя сделаю все, как положено. Чтоб почуяла нежнейший смак. Потом в городе скажешь: «Ах, каких я в тайге рябков ела!»

— Алексей… — вдруг донесся до него ее скорбно-задумчивый голос, и он понял, что она не слышит его слов, а думает о чем-то своем. Он вопрошающе поднял на нее глаза и затаился в ожидании, уже наверняка зная, о чем пойдет речь. — Алексей, — проговорила она, — значит, это — охотничья избушка. Так? — и оглядывала стены своей неожиданной обители, будто увидела их впервые.