Евгений Гущин - Небесное созданье

— Пить хочешь? — спросил он заботливо, но ответа не дождался.

Посидев на нарах еще некоторое время, поднялся и пошел колоть чурки. Махая топором, рассуждал: пусть набирается сил, и если быстро пойдет на поправку, то денька через три он все-таки смотается в поселок и приведет сюда спасателей, а они уж пусть разбираются с ней.

Ему вдруг остро захотелось, чтобы поскорее увезли от него эту гостью, и жизнь бы его снова потянулась тихо и ровно, без особых всплесков радостей и волнений. А то вот ощутил близко молодое женское тело и взбудоражилась кровь от забытых страстей, и глаза засверкали брачным огнем, как у сентябрьского марала-рогача. И ведь не дошло до него попервости, что это — ложный гон, как у тех же белок. Носятся заполошные зверьки друг за дружкой, почуяв до срока обманный позыв к размножению. Подобие древнего инстинкта притупило природную осторожность. Они взбегают по прислоненной к кедру жердине, в горячке не замечая зло посверкивающих нихромовых петелек и попадаются, и висят, молитвенно поджав передние лапки. Именно в это время петли работают активно, из них промысловики собирают основной урожай белки. «Так что ложный гон у тебя, Леха, — назидательно внушал сам себе, — а ложный гон всегда опасен и бесплоден. Уж ты-то должен знать».

Из размышлений его вывел далекий голос Дымка. Кобель безостановочно лаял где-то высоко, в кедраче, призывал хозяина.

«Поди, бельчонку загнал. Полает да бросит», — подумал Алексей, взмахивая топором над суковатой, смолевой чуркой. С помощью клиньев распластал ее, сносил дрова под навес, сложил в поленницу. Выкатил из-под пихты другую чурку, поставил на попа, вбил в нее топор и перевел дух. Прислушался. Дымок, однако, не затихал в кедраче. Его рабочая полайка была настойчива и азартна. «Белку уж давно бы бросил, — озаботился Алексей. — Кого-то серьезного держит».

Заспешил под навес. Сдернул с гвоздя ружье, сунул в карман куртки несколько патронов из висящего тут же патронташа, взял каек, торопливо нацепил лыжи и быстро пошел, уминая широкими лыжами пушистый, не слежавшийся еще снег в кедрач, на голос Дымка.

Снежная целина под кедрами там и сям была взбуровлена собачьими набродами. Кобель тут основательно порыскал. Кого же он гонял? Алексей заприглядывался, и на заснеженной колодине различил свежие собольи следки. Значит, в этом месте Дымок учуял кота и стал его тропить. Тот ушел под колодину. Кобель принялся копать лапами под входной щелью и рвал зубами кору. Соболь выскочил с другой стороны, уходил на махах. Кобель — за ним. И вот теперь вязкий кобелек где-то держит кота. Если соболь в дупле или, хуже того, под колодиной — дело дохлое. Можно целый день потратить, выкуривая зверя, и не добыть его. А Дымок, уже неподалеку, блажил не переставая.

— Иду, иду! — громко отозвался Алексей, чтобы тот услышал хозяйский голос и понял: старается не напрасно.

Рыжеватую фигуру кобеля с белым завитком хвоста углядел шагов за двадцать. Он крутился перед сухостойной лесиной, задрав острую морду вверх и коротко, по-рабочему взлаивая.

Алексея залихорадило от азарта и близкого фарта. Соболь на дереве, да еще на сухостойном, хорошо просматривающемся — редкая удача. Верхами он, как белка, не уйдет, и все теперь зависело от верного выстрела. Стряхнул с плеча ружье, переломил. Он всегда носил в стволах один пулевой патрон — на крупного зверя, другой — с дробью, на случай, если попадется соболь или глухарь. Заменил патрон с пулей на дробовой, не сводя ищущих глаз с лесины, начал медленно приближаться. Но подходил не напрямую, а кружным путем, заходя на противоположную от собаки сторону. Глаза напряженно шарили по бескорой от старости лесине и высоко, в развилке, углядел затаившегося соболя. Дымок, видя хозяина с ружьем наизготовку, занеистовствовал, отвлекал кота, позволил подобрать место для убойного выстрела.

Громыхнуло. Алексей торопливо воткнул ружье прикладом в снег и кинулся к подножию дерева — первым поймать падающего соболя. Кровожадный нрав своего кобеля он хорошо знал и заранее отгонял его грозными криками: «Назад, Дымок! Ку-уда! Убью змея!» И добавлял, для особой убедительности, крепкие словечки. Сам понимал: посмотреть со стороны на эту сцену — стыдобушка да и только, но если хочешь получить в руки целенького соболя, а не изжеванного — лови первым. Как ни отучал кобеля от порочной страстишки — ничего не вышло. И смирился. В остальном-то Дымок всем хорош.

Алексей поймал-таки кота первым и держал его высоко над головой, отгоняя прыгающего и чакающего зубами кобеля свирепым выражением лица, свирепым голосом и свирепыми же словами. Но скоро оба успокоились, затихли. Засунув соболя за пазуху, Алексей ласково потрепал собачий загривок, приговаривая довольно:

— Молодец, Дыма. Славный кобелек, кормилец. Увидел, что хозяин в крутом шоке от всяких переживаний, так хоть собольком утешил.

И покатил вниз. Дымок, обогнав его, несся к избушке, в ожидании близкого и заслуженного вознаграждения.

Поставив лыжи под навес и повесив ружье, Алексей отворил дверь, впуская Дымка. Тот не мышкой юркнул, как иногда, а вошел степенно. Вспрыгнул на гостевые нары и улегся на дырявом спальнике, горделиво поглядывая на хозяина. Конечно, спальник надо было бы предварительно свернуть, и Алексей хотел это сделать, но передумал, не стал тревожить отличившегося кобеля.

— Ладно, лежи на мягком. Заслужил, — проговорил добродушно. Достал соболя из-за пазухи, встряхнул, чтобы расправился мех и оглядел. Хороший попался кот, крупный и темненький, смело тянул на второй цвет. Положил его на полку, разделся, вымыл руки и нетерпеливо взглянул на гостью: как она там? Девушка лежала с открытыми глазами. Подошел, сел на краешек нар. На этот раз она смотрела не в потолок, а на стену, где висели ее вязаные вещи.

— Кто меня раздел? — спросила слабым голосом.

— Я, — виновато улыбнулся он.

— Здешний охотник?

Удивился: «Гляди-ка, помнит. Значит, с головой у нее все в порядке, а это самое главное». Тихо спросил:

— Как тебя зовут?

— Алена.

— Ух ты! Старинное русское имя. Приятно слышать. А меня как? Помнишь?

— Алексей… — произнесла она устало и смежила веки.

— Плохо себя чувствуешь? — спросил участливо.

— Все болит. Будто с лестницы спустили.

— Это уж точно, — согласно кивнул он, — вот только лестница шибко высокая была. — Сказал и тут же пожалел о своих словах, потому что она сразу открыла глаза и спросила с болью, глядя, как ему показалось, в самую душу:

— А где остальные?

— Кто? — ровным голосом отозвался он, уводя глаза.

— Ну, летчики, охрана.

Опустил голову, замялся. Не хотелось ей сейчас рассказывать об увиденном, чтобы не травмировать еще больше. Слишком уж слаба. Оклемается как следует и все узнает. А пока выдохнул уклончиво: