Евгений Гущин - Небесное созданье

— Поплакать, что ли? — спросил он себя, и сам же ответил: — Не поможет.

В десять часов на томской волне послышались знакомые позывные радио России, и в выпуске последних новостей Алексей услышал наконец то, ради чего нетерпеливо крутил ручку настройки приемника.

«В горах Алтая продолжаются поиски пропавшего вертолета МИ-8 с грузом приискового золота на борту, двумя членами экипажа и тремя сопровождающими. Как мы уже сообщали, двадцать третьего ноября с вертолетом прервалась связь, и он не прибыл в аэропорт назначения — Горно-Алтайск. Экстренные поиски были затруднены сложными метеоусловиями — в горах несколько дней шли сильные снегопады. Сейчас, с наступлением ясной погоды, группы спасателей продолжили поиски вдоль всей трассы вертолета».

В груди Алексея повеяло холодком.

— Даже Москва знает, — проговорил он мрачно. Все, что передало радио, ему было известно и раньше, но, услышав скорбный голос московского диктора, получил как бы официальное подтверждение и осознал, насколько это серьезно.

Выключив радио, он принялся ходить по избушке из угла в угол. На глаза попалась сумка Алены. Снял ее со стены и, поразмышляв несколько секунд, расстегнул замок. Среди необходимых в дороге женских вещей нашел бумажник. Был в нем и паспорт. Открыл его. На фотографии Алена выглядела совсем юной, почти девочкой, ее даже трудно было узнать.

Летяева Алена Владимировна, — прочел он вслух. — Русская. — Полистал страницы. — Место жительства: Барнаул, проспект Ленина… — Усмехнулся. — В самом центре живет. Надо адрес запомнить на всякий случай. О замужестве штампа нет. Значит незамужняя… И на том спасибо.

Закрыл паспорт и сунул обратно в бумажник, где на глаза попалась небольшая цветная, явно любительская фотография Алены. Снята она была, судя по обстановке, в своей конторе, за письменным столом, и тут выглядела взрослее. Он залюбовался ею, не в силах оторвать глаз.

— Прихватизировать бы эту фотку на память, — проговорил мечтательно, — но нельзя. Неловко. — И, вложив фотографию в бумажник, закрыл сумку, положил ее в рюкзак. Принялся снова ходить по избушке, не находя себе места.

Взял с полки томик Пушкина, открыл «Египетские ночи», прочел вслух:

С шумом захлопнул книгу, проговорил мрачно:

— Отпадет. Это уж точно. — И положил томик на место.

Снова походил по избушке. Взгляд его упал на радиоприемник. Шагнул к нему, вынул батарейки и бросил их в помойное ведро. Проделал это по наитию. Чувствовал: так надо. Про золото он ничего не слыхал. Ни от Алены, ни по радио.

Неуютно ему было в избушке, душа не на месте. Он уже заранее предвидел, какие сны его посетят нынешней ночью. Если, конечно, уснет. И чтобы занять голову и руки, принялся обснимывать соболей.

Но уснул он довольно скоро, едва потушив лампу и даже не облежавшись на нарах. Никакие ужасы ему не снились. Среди ночи он проснулся, захотелось на двор. В этом ничего особенного не было: обезводившись за день, с вечера выпил много чаю. Привычно сунув ноги в короткие валенки, Алексей уже хотел было подняться с нар и идти, но замешкался. На противоположных нарах, за столом, маячил полупрозрачный силуэт человека, как бы слабо светящийся изнутри, и это придержало его. Пригляделся. Что-то знакомое виделось ему в фигуре и в позе неожиданного гостя. Кажется, он здорово смахивал на него самого, и у Алексея даже возникло ощущение, будто глядит в мутное, слабо освещенное зеркало.

— Совсем плохой стал, — усмехнулся он над собой, — уже призраки мерещатся.

Его зеркальный двойник, однако, не шевельнул губами и усмешки не повторил, а глядел на Алексея с грустной укоризной.

— Не понял, — проговорил Алексей встревоженно. — Вроде, я и не я. Ты кто?

— Что, не узнаешь? — послышался тихий, поразительно знакомый голос, в котором Алексей узнал свои интонации.

— Нет, — отозвался Алексей, хотя кривил душой. Он уже догадывался, кто перед ним и от неожиданности растерялся.

— Ты сегодня вспоминал меня. Даже побеседовать мечтал.

— Так ты это… Ангел-хранитель?

— Наконец-то дошло… Туго соображать стал. Стареешь.

— Наверно, — сдержанно признался Алексей.

— Так о чем ты хотел поговорить-то?

— Да знаешь, все так неожиданно, что я в полном трансе.

— Мне что, исчезнуть? Раз спросить нечего.

— Сиди, коли пришел. Значит, ты оберегаешь меня?

— Стараюсь.

— Ну и как, трудно?

— А сам как думаешь?

— Вообще-то я не подарок.

— Это уж точно. Не подарок. Но раньше мне было спокойнее, а вот последние дни я просто в панике. Потому и появился.

— Что, есть причины?

Тот улыбнулся с мягкой грустью.

— Леша, зачем со мной-то лукавить? Я же тебя знаю, как облупленного. Ты хоть сам-то понимаешь, что творишь? В таком возрасте круто менять свою жизнь — сумасшествие. Вот связался с золотом, а подумал, хватит ли сил такую тяжесть нести в душе? Сможешь ли жить в постоянном страхе, что тебя в конце концов вычислят и, в лучшем случае, загремишь в зону?

— А в худшем?

— Не догадываешься? Ты украл у мафии, а она не прощает. Эх, Леха, Леха… Я — лучшее, что в тебе есть. Я — островок твоей чистой, непорочной души. Крошечный островок. Мне места в твоей душе уже не остается. Я уж и так и эдак подлазил к тебе, старался предупредить, но — бесполезно. Ты меня совсем перестал слышать. А это для тебя гибельно.

— Вообще-то я интуитивно чувствовал какое-то беспокойство, — признался Алексей. — Слабое, неясное.

— Интуитивно, — с горькой усмешкой повторил силуэт напротив. — То, что ты называешь интуицией — это мое обращение к тебе. Это мой неслышный голос, которым я предостерегаю тебя от неверного шага. Я пытаюсь повлиять на тебя всяко, даже сновидением, которое ты сможешь разгадать, настроением. Раньше мне удавалось оградить тебя от неверного шага, а сейчас не уверен, что спасу тебя как ангел-хранитель. Мне больно на тебя глядеть. И больно это говорить.

— Что, мои дела совсем плохи? — мрачно спросил Алексей.

— Плохи, Леша.

— Хочешь сказать, поймают с мешочком?

— Я говорю о состоянии твоей души.

— Ну, а ты можешь сделать так, чтоб не поймали?

— Вербуешь меня в соучастники? Бесполезно, ведь я — твоя совесть. Точнее, то, что от нее осталось — крошечный живой островок.

— Скажи честно: ты знаешь, что конкретно со мной будет дальше?

— Предвижу. Потому и предостерегаю.

— Не хочешь сказать.

— Детали не столь важны, как сама суть.

— Ладно… Ты же знаешь, ради кого я пошел на это дело.