Евгений Гущин - Небесное созданье

В первую очередь Алексей вырезал пуповину с мускусной струей, аккуратно завернул ее в полиэтиленовый мешочек, а их у него всегда было с собой предостаточно, и сунул во внутренний карман куртки. Верных полста рублей дадут за нее бойкие перекупщики, которые нагрянут в поселок в феврале, после окончания промыслового сезона. Мясо нарезал крупными кусками, рассовав в полиэтиленовые же мешочки, и уложил их в рюкзак. Возле шкуры выставил пару капканов «единичек». Наведаются соболи пожировать, может один и попадется. По-хорошему-то надо бы воткнуть еще и «пятерку» — на росомаху. Эта тварь чует поживу за три версты, но крупными капканами Алексей почти не пользовался, опасаясь, как бы не влетел Дымок — без лапы останется.

Рюкзак стал тяжеленький, тянул килограммов на пятнадцать, вместе с ловушками — многовато для спуска в Коозу. Возвращайся он сейчас к избушке, такая тяжесть только радовала бы. Вечером сварил бы, наелся свеженины и — все дела. А теперь таскайся с этим мясом, да еще спускайся с ним по ледопадам. Опасность — двойная, но не бросать же мясо — грешно.

Однако больше всего его озаботила петля. Шарятся-таки людишки из-за каракокшинского перевала в его угодьях. Обставляют петлями и капканами, словно у себя дома, и нет на них никакого укороту. Недели две назад издали заметил на гольцах троих. Предупредил выстрелом в воздух, дескать, вижу вас, уходите. Те скрылись за гребнем гольца, но перед тем полоснули небо короткой автоматной очередью. Дали понять, с кем он имеет дело. Рассказал об этом случае на собрании охотников леспромхоза, но там лишь вяло посочувствовали, а делать засаду на браконьеров, как в прошлые годы, ни у кого желания не возникло, даже у участкового. Кому нынче охота под пули соваться, и ради чего? Времена наступили лихие, беспредельные, кто наглее, тот и прав.

Неспешно выбрел на седловину перевала. Худосочный кедрач разредился, впереди маячили одиночные, низкорослые лесины. По левую руку — зашторенный туманом голец, по правую — скользкая чистима, тянущаяся до подножия высокой, остроконечной горы Чедор, тоже невидимой и господствующей над всем окружением. Впереди поджидал уже близкий обрыв в глубокую щель Коозу. Там Алексей трижды за сезон устраивал лыжный спуск серпантином или, как он сам горько шутил — смертельный слалом без зрителей и гонорара.

Он основательно вымотается, пока достигнет дна ущелья и первых капканов, и хотя потерял время на кабарожку, а надо разводить костерок под кедром, попить горячего чаю, подготовиться к отчаянному слалому душой и телом. Текучей воды, жаль, близко нет, поскольку безымянная речка свернула к гольцам, но заварка сдобрит пресный, растопленный снег.

Скользя по отполированному ветрами снежному насту, подкатил под кедр, утоптал площадку для костра, стряхнул лыжи. Наломал сухих веток, сложил шалашиком. Срубил толстую лапу, очистил ее от хвои, чтобы повесить котелок. Дымок, почуяв привал, покрутился неподалеку, готовя лунку, и улегся, упрятав морду в пушистое кольцо хвоста, наблюдая за хозяином.

«Кобелек тоже вымотался», — мысленно пожалел его Алексей и увидел, что Дымок вдруг навострил уши и шустро вскочил, настороженно глядя в сторону невидимой горы Чедор. На его загривке вздыбилась шерсть.

Повесив котелок с набитым в него снегом на кедровую лапу, Алексей недоуменно распрямился, пытаясь понять, что так встревожило собаку. Разглядеть что-либо в белой мгле он не мог, но чуть левее таящейся в тумане горы, с противоположного берега ущелья возник еле слышимый, басовитый, вибрирующий гул, и гул этот постепенно наплывал, усиливался. Секунды спустя, Алексей различил характерный звук вертолета, который ни с чем не спутаешь, и сильно этому удивился: откуда ему тут быть? Пассажирские трассы здесь сроду не пролегали. В доперестроечные годы пожарный вертолет делал облеты лесных массивов в сухие поры, но теперь его давно не видно. Летчик-наблюдатель еще живет в поселке, однако, уже и позабыл, в каком году последний раз в небо поднимался. У леспромхоза нет денег платить за воздушную обслугу своей территории, да если бы и нашлись, все равно никто бы не прилетел. Летнаб говорит, что в авиаотряде почти не осталось исправных машин. Одни — побились, другие выработали ресурс и стоят на приколе, а покупать новые — не на что.

Гул тем временем приближался, невидимый вертолет, похоже, летел на бреющем полете над затаившимся внизу ущельем прямо сюда, к перевалу, и Алексей остолбенел, не в силах осмыслить происходящее. «Он что, спятил? Воткнется же в Чедор!» — подумал с ужасом. А грохот все наплывал и усиливался, свистящий шум лопастей рассекал небо совсем близко, и Алексей похолодел от неожиданной догадки: «Так он же ни черта не видит! Он же вслепую летит!» — И ноюще сжалось сердце, и по телу пробежала ознобная дрожь в предчувствии близкой и неотвратимой беды. И не ошибся. Худшие предчувствия, в отличие от хороших, всегда сбываются.

В стороне Чедора что-то несколько раз громко щелкнуло, и оглушающий рев двигателя, со свистящим шумом лопастей, задавленно лопнул, смолк. Потом из тумана донесся еще какой-то треск и долгий, неопределенный, шуршащий шум, который продолжался считанные секунды и, медленно истончаясь, тоже затих. Над перевалом повисла зловещая тишина.

— Гробанулся… — судорожно прошептал Алексей онемевшими губами. Он стоял как столб, спеленутый незримыми путами и не мог двинуться с места. Не помнит, сколько длилось оцепенение, но когда оно сошло с него, понял: надо бежать к Чедору, и как можно скорее. Его обозлило, что кобель все еще тут и стоит в нерешительности, приспустив хвост.

— Дымок! А ну-ка вперед! Вот змей какой, задумался, — прохрипел он враз севшим голосом, ловя носками обуток ремни лыж. Вырвал из снега каек и торопливо заскользил к предполагаемому подножию Чедора. Кобель не слишком охотно, но убежал и растворился в тумане. Снежный наст держал Дымка хорошо, не проваливался. След его на гладкой, отполированной верховыми ветрами снежной корке почти не различался, виднелись лишь едва заметные царапины когтей. По этим царапинам Алексей и бежал, недоумевая, почему кобель ведет его не к Чедору, а левее, к отвесному обрыву в ущелье. Однако, направления он не менял, доверившись собачьему чутью.

Сначала впереди Алексей различил силуэт Дымка. Кобель стоял неподвижно и, вытянув шею, напряженно смотрел вперед. Кольцо хвоста некрасиво разогнуто, уши заострены, а по всему хребту, от загривка до хвоста, вздыбился острый гребень. Вся его поза говорила о неуверенности и опаске. Услышав сзади шуршание лыж, пес вопросительно оглянулся на хозяина.

Дымок был старый рабочий кобель. Он провел в тайге со своим хозяином семь лет и знал, как поступить в том или ином случае. Команды ему, обычно, не требовались. Иногда лишь, идя по путику, хозяин прикажет: «назад!» Значит, он собирается выставлять капканы и собака должна идти позади человека, чтобы не топтать соболиные сбежки. А «вперед!» — свободный поиск соболя, когда от собаки требуется обследовать угодья веером, по обе стороны путика, в пределах двух-трех сотен метров. Нынешний случай ни на что не походил и обескуражил Дымка: зверем не пахло, и еще он чувствовал неуверенность и тревогу хозяина, которые передались ему, а потому выжидал, не трогаясь с места.