Евгений Гущин - Небесное созданье

Замотанную разным хламьем литровую пластиковую бутылку нес в сумке с капканами на груди. При ходьбе она моталась, колотила в грудь, как бы подталкивала поскорее избавиться от нее, что он и спешил сделать. Продравшись сквозь колючие заросли и сдавленное с боков скалами верхнее течение Турги, выставив по пути два капкана, Алексей целиной ушел вправо. Исходя едким потом, месил лыжами снега предгольцовья, направляясь в сторону далекого еще каракокшинского перевала. Жалел, что возле Коозу нет избушки. Ни предшественник Наливайко не срубил ее, ни он, Алексей. А как бы она пригодилась сейчас, переночевал бы, и наутро — обратно. Но впереди — нет жилушки. Придется ему сегодня после того, как оглядит с каракокшинского перевала запредельную сторону, возвращаться низом, руслом безымянной речушки опять же в Купеческую. А это — почти полтора дневных перехода, да еще с расстановкой ловушек. Но дальность и трудность пути Алексея не угнетали. Меньше будут лезть в голову печальные мысли.

Путик он пробивал не где удобнее идти, а выбирал места, захламленные кустарниками, скалами и древесными корчами, где соболи чувствуют себя вольготнее. Соболиных же троп и сбежек здесь оказалось гораздо больше, чем вдоль старых путиков и Алексей, не думая о времени, старательно расставлял капканы под след, тщательно маскируя их. Так что до намеченной седловины перевала добрался лишь к трем часам пополудни.

Небо было укутано хмарью, мела поземка — предвестница снегопада, но было еще достаточно светло, когда он, не сходя с лыжни, под прикрытием каменных взлобков, сунул в снег надоевший сверток, заровняв место схрона промысловой деревянной лопаточкой. После этого, ощущая в себе душевное и физическое облегчение, перевалил горную седловину и внимательно оглядел открывшуюся перед ним панораму запредельной стороны.

Склон, по которому предстояло уйти, был густо лесист, с вкраплением скал, а подножье не просматривалось. Но где-то здесь пролегала браконьерская тропа, заметенная снегами. Так что при нужде удобный спуск, конечно же, сыщется. По карте-верстовке, изученной перед выходом в путь, значилось, что за подножием горы лежит широкая долина с двумя реками. Одна из них, Каракокша, отсюда совсем близко, вьется под самым перевалом. Вдоль противоположного ее берега помечена проселочная дорога, связывающая мелкие деревеньки с крупным поселком, названным по имени реки.

Определившись на местности в общих чертах, Алексей вернулся на свою сторону перевала и пошел обратно — полгорой, вдоль безымянной речки, время от времени выставляя капканы. Дымок же рыскал выше, в скальных крутяках, и голоса не подавал. Алексей даже забыл о нем, но тот вдруг напомнил о себе: остервенело заблажил в недалеком кедровом островке, и безостановочный лай его стал удаляться. «Не иначе, маралов подшумел на отстое», — подумал Алексей, и не ошибся. Едва приблизившись к опушке кедрача, увидел на снегу рваные наброды маральего табунка и их размашистые следы, круто уходящие в гору. Гонный след Дымка тянулся сбоку, и с верхов несся его призывный лай.

— Где тебе, сынок, за ними угнаться, — проговорил Алексей, усмехаясь. — Да и без надобности нам тут мясом заниматься. Как его потом тащить? До избушки еще черт-те сколько брести. Надо будет, найдем поближе.

Хотел было уже двигаться дальше, да боковым зрением заметил: у кряжистого кедра качнулась нижняя ветка. Пригляделся. Маралуха! Недвижимо стоит под деревом, прикрытая ветвями, и ее буровато-серая шерсть почти не видна в густой хвое. Темные, блестящие глаза сторожат каждое его движение.

— Что ж ты не убежала с другими-то? — тихо и сочувственно сказал Алексей. — Больна или просто поленилась? Благо, кобелек тебя, в азарте, не заметил. Худо бы пришлось. Ну да ладно, живи. — И побрел мимо. Отойдя немного, оглянулся. Маралуха смотрела ему вслед. Ее уши слегка подрагивали. И ему приятно стало от своего великодушия. Подумалось, что когда отпускаешь зверя, радость светлее, чем когда его добудешь. Потому, что нет корысти.

Он уже порядком подустал, шагая по глубокоснежью, но вскипятить чаю просто не было времени. Привалился спиной к сухостойной лиственнице, давая ногам краткий отдых и услышал: со стороны коозунского перевала, невидного отсюда, донесся наплывающий грохот вертолета, который, надсадно поревев мотором, притих. Наверно, машина приземлилась на расчищенную площадку. А минут через пять снова загрохотало в небе, и гул стал удаляться.

— Повезли мешочки и «груз 200», — прошептал Алексей. — Золото и кровь, как всегда — вместе. Не могут друг без друга.

Мысль о золоте подстегнула Алексея к работе. Небо вечерело, а он не спешил к избушке, брел междугорьем, повторяя складки местности, заглядывая даже в крошечные боковые распадки. Он угнетал и изматывал свое тело с яростной самозабвенностью, отмаливая грех, чтобы хоть этим очистить душу.

В избушку вернулся уже во тьме, чувствуя удовлетворение от сделанного минувшим днем, а переночевав и испытывая после пробуждения ноющую боль в костях, с рассветом ушел-таки на другой путик, числящийся вторым в его плане. Выдергивал долго и бесплодно стоящие там капканы, складывая их в рюкзак — сгодятся на других, более добычливых угодьях. Целую неделю не давал себе никакого продыха, отработав по будней программе даже воскресный день.

Вертолет прилетал на коозунский перевал еще два раза, и больше над горами не появлялся. Алексея это немного успокоило, но подспудная тревога, что гости снизу все же могут заявиться к нему в Купеческую, не исчезала. Поэтому каждый раз, подходя к зимовейке, напрягшимися глазами искал следы чужих лыж. Однако, катились дни, но никто к нему так и не пришел.

Он почувствовал себя надежнее, защищеннее. Ему не терпелось нагнать упущенное время. Сделав переход к левогольцовой избушке и осев там, принялся опромысливать окрестные урочища. А еще через неделю, вывершив каменистую, водораздельную релку, скатился к крохотной избушке Куржавой, куда, по его наблюдениям, с верхов мигрировала белка. Неудачно поставленная на близких грунтовых водах, избушонка была сырой. На ее низком потолке и стенах всегда висели хлопья седой изморози, за что и была прозвана Куржавой. Ночевать в ней, на коротеньких нарах, поджав ноги, да еще в сырости — сплошное мучение, но Алексей, будто даже радуясь неудобствам, провел здесь четыре ночи, выставив весь запас петелек в пологом разнолесье, где белка, и на самом деле, тропила весьма густо. После этого, с чувством добросовестно выполненной работы, свалил в Базовую избушку. Там он осел окончательно, до новогоднего выхода в Иогач.

Тридцатого декабря, загрузив рюкзак пушниной и маралятиной, покинул Базовую избушку, направляясь по Пыже к лесовозной дороге.