Евгений Гущин - Небесное созданье

— Вы, наверно, Алексей Григорьевич?

— Он самый.

— Тогда я по вашу душу. Можно?

— Конечно, — пригласил Алексей, — заходите в избу.

Парень вытащил из машины белую картонную коробку, с изображением на ней красных розочек и перевязанную крест на крест алой лентой с завитками на концах, с нею и вошел в дом. Он не стал проходить ни в комнату, ни на кухню, всем своим видом давая понять, что спешит, и остался в коридоре. Поприветствовал Зою, которая вся так и светилась нескрываемой радостью, поздравил хозяев с наступающим Новым годом, извлек из кармана кожанки продолговатый глянцевый конверт.

— Руководство фирмы, — заговорил торжественно, — благодарит вас, Алексей Григорьевич, за благородный поступок. Вы спасли сотрудницу и невесту нашего директора. Примите скромное вознаграждение. — Протянул Алексею конверт, а Зое подал картонку. — Это вам презент к празднику. Будьте здоровы и счастливы.

— Может, чайку попьете с дороги? — засуетилась Зоя.

— Нет, нет, спасибо. На прииске ждут. Время поджимает. Засветло бы поспеть. Везу рабочим гостинцы в стеклотаре.

— Тоже надо, — понимающе улыбнулся Алексей, выходя проводить гостя.

Когда фиолетовая иномарка скрылась за поворотом, он постоял еще у калитки, задумчиво глядя ей в след. «По вашу душу», — пульсировали в голове слова шофера, сказанные, возможно, без задней мысли, но чуткий Алексей уловил в них знак своего греха. В дом вернулся пасмурным. На кухонном столе стояла привезенная коробка со снятой уже крышкой. В ней красовался огромный торт, похожий на цветочную клумбу. Зоя сидела перед столом, спиной к окну, с задвинутыми шторками и сосредоточенно пересчитывала деньги.

— Ну, сколько там? — спросил, присаживаясь сбоку.

— Три тысячи, — шепотом проговорила она, с выражением на лице радости и тоски одновременно. — Даже не верится. Господи, как надоела вечная нищета! Теперь хоть маленько вздохнуть можно. Какие-то крохи появились. — Внезапно лицо ее напряглось, стало злым и холодным. — Не вздумай похвастать, что столько отвалили. А то выпьешь в компании и понесет тебя.

Ничего не ответил, лишь вздохнул.

— Не вздыхай страдальчески, знаем мы тебя… В общем, так: тысячу дадим Ольге, а остальные пока спрячем. После праздника решим, что кому купить. Мне на работу ходить не в чем. Стыдобушка! Не только перед учителями, перед ребятишками совестно — в одном костюме полгода в класс заявляться. Опять же, сапоги у меня износились. Вся как обдергушка. Тебе надо рубашку купить. Много чего надо. Куда ни глянь, кругом дыры.

— Делай, как знаешь, — с безразличием отозвался Алексей. Поднялся, шагнул в коридор. Снял с вешалки шапку и куртку. — Добегу до магазина. Надо взять пару бутылок шампанского, да пару водки. Неловко идти в компанию нахаляву.

— Купи чего-нибудь вкусненького. Колбаски, сыру. Конфет хороших. А то и вкус их забыла. Во всем себе отказываю.

День хотя и закатывался, но самое главное было еще впереди, и все жили в радостном ожидании смены года, наивно веря в лучшее, как дети в сказку. Часто звонил телефон. То Зою поздравляли учителя, то друзья-охотники — Алексея.

— Ты вот что, — встрепенулась вдруг Зоя, — позвони-ка, узнай, может какая машина пойдет в город после праздников. Я бы и уехала, чего дни-то терять. Помогла бы Ольге, да с Машенькой позанималась. А то по русскому — тройки.

— Чего сейчас узнаешь? Все либо гулять собираются, либо уже поддатые.

— Попытайся. Тебя не убавится.

Замороченно потряс головой, набирая номер гаража лесокомбината. Кроме дежурного там, естественно, никого не оказалось, да и тот, судя по голосу, был уже хороший. Едва выговаривая слова сказал, что никакая машина ни в какой город не готовится. Слышал, правда, орсовский фургон днями куда-то собирается? В конторе ОРСа на звонки не ответили. Заведующего разыскал дома. Тот подтвердил: да, второго января, рано утром, отправляет фургон с орехами в Новосибирск. Там обещали их обменять на другие продукты. Одно место в кабине нашлось, и снабженец пообещал, что за Зоей шофер заедет.

Жена повеселела.

— Ну вот, а ты не хотел звонить. Оказывается, не все поддатые. Есть и нормальные мужчины. Которые в первую очередь о деле думают, — выговорила без обычного раздражения, и задумалась, мысленно отстранясь от него. Будучи душой уже в Барнауле, у дочери с внучкой, она больше не доставала мужа упреками и колкостями. Нервная обстановка разрядилась, в доме стало непривычно спокойно и тихо. Даже телефон перестал трезвонить.

Новогоднюю ночь они провели у Медведевых, куда принесли лист мороженых пельменей и выпивку, а Зоя от радости так расщедрилась, что выделила на общую гулянку половину роскошного торта.

Гостей в просторном директорском особняке набралось много. Пришли, в основном, специалисты леспромхоза и конторские служащие, все с женами или с мужьями. За обильным столом, впритык уставленным нарядными бутылками и дорогими закусками, витали шум и веселье. Тосты провозглашались один за другим. Все много пили, ели, перебрасывались шутками, смеялись и танцевали.

Алексей сидел рядом с Зоей, постоянно ловя на себе изучающие и многозначительные взгляды соседей по столу — мужчин и женщин. На него таращились как на чудо, будто вернулся не из тайги, а с другой планеты. Пил он мало, едва пригубливая из рюмки. Танцевать не выскакивал, ощущая боком острый локоть жены, и вообще праздничного подъема в душе не испытывал. На лице он постоянно держал улыбку, как и должно на общем торжестве, а сердце холодила глубинная печаль. Подумалось, что и Алена вот так же сейчас сидит за новогодним столом со знакомыми людьми и веселится. Интересно, вспоминает ли она в эти минуты о нем, о Купеческой избушке? Выпила ли за него хотя бы мысленно? И когда в очередной раз зазвенели рюмки, решительно поднял свою. «За тебя, Аленушка», — произнес внутренне и чуть не опрокинул в рот всю рюмку, но остерегся и без голоса же повинился: «Прости, что за тебя — не до дна. Все только и ждут, чтобы у меня язык развязался. Надо держаться». Впрочем, скажи он даже голосом, никто бы не услышал — на всю мощь гремел магнитофон.

— А почему это мы куксимся? — Услышал над ухом капризно-возмущенный женский голос. Его за руку тащила в круг танцующих жена директора Ирина, дородная, под стать мужу, ярко одетая и густо накрашенная, терапевт поселковой больницы. Вытянув Алексея на середину комнаты, жеманно положила ему на плечо пышную белую руку и, танцуя, с показной игривой томностью неотрывно гляделась в его глаза, как в зеркало.

— Чего так смотришь, соседка? — спросил с неловкостью, видя, как все с любопытством наблюдают за ними, и меж собой пересмеиваются.

— Как? — Ее глаза лучились откровенной игрой, щеки раскраснелись. Она явно работала на публику, и была довольна собой.