Евгений Гущин - Небесное созданье

— Будто на свежака. Или не узнаешь?

— Тебя трудно узнать. Ты так изменился, — сладко пела она сочным голосом.

Недоуменно поднял брови.

— Изменился? В каком смысле?

— В самом прямом.

— Ну, хоть в лучшую сторону? Или в худшую?

— Ты какой-то загадочный стал, Леша. Тебя словно закодировали. Весь такой задумчивый, сам в себе. Не веселишься. Рюмочку до дна не выпиваешь. Скажи по-соседски: заболел или влюбился?

— Заболел, — отрезал с досадной усмешкой.

— Не похоже. Симптомы не те. Говорю это тебе как врач. — И, обволакивая его игривым взглядом, жарко выдохнула: — Ты влюбился.

— В кого?

— Тебе лучше знать.

— Просто устал.

— Я понимаю. Любить нелегко, — сочувственно улыбалась она. — Если очень любишь. — И, отстранившись от него, громко похлопала в ладоши, привлекая всеобщее внимание, хотя все гости и без того глазели на ее представление. Повелительно позвала: — К столу! Все быстренько — к столу. Скоро придет Новый год, а мы еще старый толком не проводили.

И снова тосты, шутки, смех. Когда стрелки настенных часов сошлись на двенадцати, веселье возобновилось с новой силой.

У Медведева оказались припасенные для такого случая сигнальные ракеты. Все шумно повалили во двор глядеть на салют. Женщины восторженно взвизгивали, мужчины кричали «ура», видя, как черное морозное небо рассекают яркие всполохи рассыпающихся разноцветных огней. В поселке, то в одном краю, то в другом гремели ружейные выстрелы — охотники тоже салютовали Новому году из подручных средств.

С мороза все опять бросились за стол. Потом отмечали Новый год по московскому времени, и снова зазвенели фужеры и рюмки. Надоевший магнитофон выключили, попытались затянуть старинную застольную песню, но слова мало кто знал. Нынешние деревенские люди привыкли только слушать и смотреть, как поют другие, и песня увяла.

После таежного одиночества, Алексей быстро устал от шума и веселья, подумывая, как бы сбежать домой. Ему надоели откровенные подмигивания мужиков и изучающие взгляды женщин. Зоя сначала зло косилась на него, перехватывая направленные на мужа чужие взгляды и постно поджимала губы. Потом вдруг неестественно развеселилась. Вскакивала танцевать, выпивала с соседями по столу, излишне громко разговаривала и смеялась, показывая ему, как ей легко и радостно, дескать, назло тебе. Он терпел, ведь не бесконечна же эта ночь. Держал на лице нелепую улыбку, от которой устали мышцы щек. Вместе со всеми пригубливал из рюмки, старался не выделяться из окружения. Когда мужики потянулись во двор покурить, тоже пошел. Там главный лесничий Мишка Пащенко, кудрявый, с огненными глазами, холостякующий местный сердцеед, спросил его напрямую:

— Ну ты разобрался в избушке с той красоткой-то?

Мужики, дымя сигаретами, тотчас обступили, глядели Алексею в рот с жадным ожиданием, предвкушая подробности.

— С кем разбираться-то было? Едва живая, — вяло отмахнулся.

— Кончай, Леха. Вальщики видели, как вы ехали в вахтовке. Сидели рядышком, прижались друг к дружке, как голубки.

— Там тесно было, — заоправдывался Алексей, понимая, что слова его неубедительны и чувствуя, что краснеет. Благо, в темноте не видать.

— Ну и как она? — гнул свое Пащенко, — сладкая, а? Я ее видел, когда в вертолет садилась. Шитов говорит: конфетка. А я добавлю: шоколадная, с коньячной начинкой. Верите, мужики, чуть слюнями не захлебнулся.

Захохотали.

— Паслушай, дарагой, зачем ему больная дэвушка! — встрял грузин Гога, заведующий леспромхозовской столовой. — Он там золотишком разжился. Здоровую купит. Самую красивую.

Алексей начал было злиться, но остановила разумная мысль: случись на его месте кто другой, то же самое было бы. Так же бы думали, что и золотом поживился, и девицу попробовал. Им хотелось в это верить, и они подначивали его, не догадываясь, что близки от истины. И если ему злиться и нервничать, то будет еще хуже. Поэтому он сделал над собой усилие, внутренне расслабился и рассмеялся вместе со всеми.

— Леха, — теребили его за рукав, — а ты что, уже иномарку отхватил?

Мужики переключились на джип, и даже Медведев не удержался.

— А я вижу, возле Солиных стоит шикарный японский «Лэнд Круизер». Еще подумал, может кто к ним в гости приехал. — Хлопнул Алексея по плечу. — Так это, выходит, ты купил? Поздравляю и завидую.

— Его, его! — загалдели все разом. — Когда обмывать будем, Леха?

— Ну, купил, — не стал спорить Алексей. — Сначала хотел «мерседес», да посадка шибко низкая. Куда на нем по нашим дорогам?

— Круто! Везет же людям.

Как ни длинна была эта ночь, но она закончилась. Солины вернулись домой под утро. Зоя, привыкшая оценивать на двойку любой поступок мужа и всегда быть недовольной его поведением, на этот раз констатировала ровным голосом и, вроде даже разочарованно:

— А ты мало пил. И к бабам не липнул.

— Это плохо?

— Да нет, хорошо, — одарила его внимательным взглядом. Похоже, и ей в муже открылось что-то необычное.

— Хоть раз угодил. Даже не верится.

— Кстати, чего от тебя хотела Ирка? Повесилась на шею и глазки, строила.

— Ничего не хотела. Просто спросила, как живу.

— Заботливая какая. Жаловался ей — жена неласковая?

— Мы о тебе вообще не говорили.

— Ирке чего не выпендриваться, живет как у Христа за пазухой. Дом — полная чаша, муж заботливый. А я от тебя много хорошего видела? Как были в нищете, так и остались. До конца своих дней.

— Тебе надо было в тот раз кому-нибудь другому связать свитер.

— А больше никто не просил.

— Ну, тогда терпи и помалкивай.

Отоспавшись, Алексей хотел пойти попроведовать друзей-охотников, да передумал. Опять начнутся расспросы, а говорить и объяснять ничего не хотелось. Но они сами его нашли. Сначала один пришел с бутылкой, за ним другой, третий, и скоро в кухне было не повернуться.

На стол им Зоя ничего не подавала. Поджав губы, демонстративно удалилась в комнату, потом вообще собралась и ушла к подругам по работе. Алексей сам нарезал сала, наложил миску квашеной капусты, разрезал булку хлеба и достал стаканы. Сказал виновато:

— Извините, мужики, что угощаю, как в избушке, но, — беспомощно развел руками, — сами видите; какая у меня хозяйка.

— Не извиняйся, Леха, не слепые.

После ухода Зои все почувствовали себя свободнее. Алексей даже Дымка впустил, который тотчас лег под столом, у ног хозяина. Он всегда, когда не было жены, позволял себе такую вольность. Усидев бутылку, мужики попросили рассказать о своих приключениях и много ли ему отвалили за хлопоты со спасенной девицей. Коротко рассказал им суть, но с неохотой, сдержанно, признавшись, что измучен расспросами и допросами. А поскольку не дал никакой пищи разгоряченному воображению друзей, те отстали и заговорили о промысле, о собаках, об оружии и ценах на пушнину, то есть о том, чем жили.