Евгений Гущин - Небесное созданье

Зоя вернулась в сумерках, и мужики засобирались восвояси. Дымок выбрался из-под стола. Пригнувшись и настороженно косясь на хозяйку, тоже пошел к порогу, стараясь не цокать когтями.

Жена выглядела загадочно-молчаливой. Глаза болезненно сощурены, губы скорбно поджаты. Весь ее вид выражал человека, познавшего горькую тайну. Даже не отреагировала на Дымка обычным: «Опять здесь твоя псина? Чтобы не было ее в комнате. Мне некогда за ней шерсть убирать!» Встав в проеме кухонной двери, иронично наблюдала, как муж убирает со стола остатки пиршества и, наконец, сообщила:

— А у девицы твоей видели на груди засосы.

— Кто видел? Учителя? — отозвался с ответной иронией.

— Да нет, не учителя. Медсестра видела, когда та переодевалась.

— А что еще она видела? Может, девица уже и беременна?

— Может, и беременна. Тебе виднее. Ирка-то не про нее ли расспрашивала?

Плюнул с досады, ушел курить в баню. Пригорюнившись сидел на лавке, кляня свою неудавшуюся жизнь. Не захочешь на сторону, да пойдешь. Дома совсем невыносимо стало. Хоть беги куда глаза глядят.

В дверь поскреб когтями Дымок. Впустил его.

— Что, сына, соскучился? — заговорил, положив ему руку на загривок. — Заходи, а то и поплакаться некому. Один ты по мне скучаешь, больше никто. Худо мне, кобелек, совсем худо. Жить расхотелось, никакого интереса не осталось. Жена не любит, а ревнует. Как же, ее собственность. В паспорте об этом штамп стоит. Попробуй кто позарься… А еще постоянно только и слышишь: нищие, нищие. Разве моя вина, что в стране случилась революция, и специальность охотоведа оказалась ненужной? Знать бы раньше, в молодости, так и пошел бы учиться на торгаша или на банковского работника. Нынче они как короли живут. Сейчас бы сам имел крутой джип. И жена бы не корила, что нищий. А впрочем, не пошел бы я в торгаши или банкиры. Нет у меня таких способностей. Да и слишком совестливый… Меня корит, а учителя что, сильно нужны при новой власти? Ведь и самой зарплату не дают. Так-то, Дыма… Чужой я в своем доме. Скорей бы в нашу таежку. Залижу там болячки и оклемаюсь. И может еще сколько продержусь на этом свете.

На следующее утро, еще затемно, на улице просигналил фургон. Зоя, уже собранная в дорогу и молча сидевшая в коридоре на табуретке, словно в зале ожидания, двинулась к двери. Алексей нес за нею тяжелую сумку. Бросила ему походя, не обернувшись:

— Долго дома не рассиживайся, уходи в тайгу. А то загуляешь со своими дружками. Последнее пропьешь.

— Да уж не задержусь, — холодно пообещал он.

Помог жене подняться в кабину, где уже сидела экспедиторша. Сумку поставили в фургон, доверху забитый мешками с орехами. Махнул жене на прощание рукой, попросил:

— Поцелуй за меня Машеньку.

Вернувшись в дом, посидел у стола, собираясь с мыслями, и начал готовиться в путь. Уходить он решил завтрашним утром, с первым лесовозом. Три заполошных дня в поселке вконец измотали его. Столько всего насмотрелся и наслушался — голова не успевала переваривать, в висках ломило. Отвык он от общения со множеством людей, от разговоров. Хотелось тишины и покоя.

Прибравшись в доме и подтерев полы, сварил похлебку. Поел сам, накормил Дымка и принялся вязать петельки на белок. Изготовив три десятка, отложил это занятие. В Базовой избушке, вечерами, навяжет сколько надо. Принес из сарая все капканы, даже совсем старые и привел в порядок. Впереди еще целый месяц промысла, надо навтыкать их побольше. Закончив с ловушками, сходил в магазин, прикупил продуктов. Собрал рюкзак, не забыв уложить на самое дно старенькие зимние сапоги и не новые же брюки — для январской вылазки в Барнаул. Сел перекурить, прикидывая, что еще надо сделать, а также захватить с собой, и услышал: на веранде хлопнула дверь. Кого там еще несет?

Вошел участковый, хитровато щурясь, потирая с мороза руки. Ну уж этого-то совсем бы не хотелось видеть, да не выгонишь же.

— Здорово, хозяин! — приветствовал тот сиплым голосом. — С Новым годком!

— И тебя по тому же месту, — откликнулся Алексей, туша окурок.

— Один кукуешь?

— Зоя к дочери уехала. Каникулы…

— У тебя молодые-то где там работают? Поди, в коммерции?

— Какая к черту коммерция… Зять — мастером на моторном заводе, а Ольга — в школе. Учительствует. Как говорится, по материнским стопам. И, как мать, сидит без зарплаты который уже месяц.

— Ясно, ясно… Крепко гульнули у Медведева-то?

— Нормально. Устал я от праздников. В тайгу вот собираюсь.

— Поди-ка, с похмела маешься?

— Да нет, я пил немного. А ты что, похмелиться желаешь? Только у меня — сухо. Вчера мужики заходили, все опростали. Чай будешь?

— А давай, пошвыркаем, — согласился тот.

Алексей заварил свежего чаю, разлили по кружкам.

Шитов снял шапку, шинель и, присаживаясь к кухонному столу, спросил:

— Слыхал, че делается-то?

— А что? — Алексей так и замер с кружкой в руке, не донеся ее до рта, и сердце тревожно сжалось. Ждал: чем его огорошит участковый? Какой новостью?

— Дак половина областного правительства — под следствием.

— Да ты что! — выкатил глаза Алексей, почувствовав мгновенное облегчение. Он-то думал, что новость касается его самого, а тут какое-то правительство, гори оно синим пламенем. Но не сгонял с лица выражение ошарашенности. — И за что?

— Заворовались. — Говорю же, воровское время наступило. Раньше-то, в наши времена, воровать и спекулировать считалось позором, а теперь наоборот — доблесть. Чем больше украдешь, тем больше тебе чести. Даже по телевизору покажут. Слышал, в трех городах страны мэрами стали бывшие зэки. Воры в законе. Представляешь? И ведь не каким-то воровским путем пролезли. Нет, их избрали работяги, учителя, пенсионеры. Видано ли — народ сознательно выбирает над собой вора! В какой еще стране такое может быть? Ни в какой, только в нашей. Если так пойдет и дальше, скоро в президенты выберут вора.

Алексей заулыбался, зная слабинку Шитова — рассуждать о политике. Решил подыграть ему, начал развивать тему.

— Тогда будем называть его не президент, а пахан. И правление у нас в России станет не президентским, а паханским. Кремль назовут — хаза. Ну, а в думе, где заседают — малина. Народное хозяйство — общак. Так, Андреич? Вот заживем! Кто красть не станет, того — в тюрьму. Короче, все будет наоборот. Воры — при власти. Честные люди — в тюрьме.

— А че ты смеешься? Все к этому идет.

— Теперь, Андреич, прежде чем арестовать преступника, хорошенько подумай. Вдруг он вскорости станет мэром, губернатором или самим президентом. Он потом тебе «спасибо» не скажет. Не завидую милиции.

— Мы сами себе не завидуем, — сумрачно вздохнул тот. — Работать стало трудно, а зарплату по два месяца задерживают. О пайковых уж забывать стали.