Александр Тарасов - Будни

Из коробья появились еще — «Кончина Александра III», «Христиания, бди», «Пещера Лихтвейса», «Наставления на каждый день»… Наконец Игнат вытащил книгу, которую оба долго рассматривали. Книга была толста, напечатано в ней было мелко. Называлась она «Средневековая инквизиция».

— Подумать даже не знаю, что это такое, — сказал Никола и прочитал еще раз: — Ин-кви-зи-ция… Вот сволочь!

— А ну ее, — сказал Игнат. — Может быть, что-нибудь такое, знаешь…

— Все может быть.

— Завтра велю в печку бросить.

— Хуже не будет.

Две большие стопки книг красовались на столе, и добросовестные труженики любовно посматривали на них.

— Ведь вот, — удовлетворенно вздохнул Никола, — нужно только взяться.

— Знамо дело.

Пришедший поглядеть на читальню Федька застал все уже законченным.

— Вот как, будто в нашем полковом клубе! — весело крикнул он, но, посмотрев книги, те из них, на которых упоминались слова «христианин» или «святой», — отбросил в сторону.

— На-тко! — немного обиженный, сказал Игнат. — А мы старались, подбирали.

— Буржуазные предрассудки и религиозный дурман, — отрезал Федька. — Да и это зря, — добавил он, указывая на плакат об Учредилке.

Вечером в читальне собрались мужики.

— Знаете что, ребята? — сказал Мишка Зайцев. — Попросить бы в библиотеке новых книг, а то тут все старые… Я этих и читать не стану.

Многим книги тоже показались неинтересными, но обновить читальню все-таки было нужно. Начали читать Джона Ральфса и просидели до вторых петухов. Тесно сомкнувшись вокруг стола, слушали мужики рассказ о похождениях ненастоящих людей, неслыханных злодеев и неслыханных благодетелей. И только одному Федьке казалось, что читать бы этого не следовало.

Прежде чем разойтись по домам, мужики сговаривались:

— Завтра надо бы пораньше собраться.

— Обязательно!

На следующий день Федька хмуро слушал историю смертей и воскресений Джона Ральфса и крепко вполголоса ругался.

— Ты чего ворчишь? — спросил его Никола.

— Сволочь!

— Кто сволочь?

— Все, кто пишет такие книги.

— Мели, Емеля, — равнодушно ответил Никола и низко склонился над столом, махнув Федьке рукой, чтобы не мешал слушать.

Несколько вечеров подряд томился Федька и наконец не вытерпел — сказал Шарганчику:

— Алеха, а ведь дело-то вовсе неладно. Читальня так читальня, — то, се… А тут какая польза? Совсем не по-настоящему.

— Сам придумал…

— Вот что… Приказываю тебе, как представитель власти, сходить завтра к Игнату и забрать у него «Пещеру» и другие протчие… запрещенные книги.

— Да рази они запрещены?

— На-ко, сейчас узнал!

— А раньше чего смотрел?

— Ладно, мало ли что… Сходи, скажи, бумага из исполкома есть.

— Так ведь надо написать бумагу-то.

Они пошли к Федьке и сели за работу. Для того чтобы вышло поважней, писали красными чернилами на синей бумаге:

«Лично. Срочно. Секретно.

Сельисполнителю дер. Красн. Стан Ф. Д. Жижину.

Предлагается в 24 часа убрать контрреволюционные книги в шкафу у гражданина той же деревни Игната Медведева…»

— А как они должны знать, что́ в шкафу-то?.. Это бы не надо.

— Ну, тогда напишем — в ящике, в коробье. Знают, что у мужиков есть коробья.

— Не у каждого… Пиши — в столе.

— Ну заплел! Это еще хуже: в столе только хлеб держат… Напишем просто: которые должны находиться у гражданина Медведева, в неизвестном месте скрытые.

— Нет, не годится — мы эдак всю Советскую власть подорвем. Что, скажут, везде заглянули?

— Тогда пиши сам, леший с тобой-то!

— Ну, ну, не сердись… По мне, пиши хоть и так: этой контрреволюционной литературы не должен держать ни один крестьянин, потому что в ней говорится против Советской власти и другое.

— Ну, куда хватил!

Федька задумался.

— Черт знает, что-то не пишется, только бумагу портим. Придумывай!

— В этих книгах говорится всякая ерунда и никакой пользы не предвидится, а только вред, пожалуй.

— К чему пожалуй-то, дура? Ведь мы строгую бумагу пишем.

— Опять сердишься!

— А ты, Алеха, со мной не спорь. Я все-таки писал побольше твоего.

— Ну, ну, ладно… Может, просто написать: предлагается взять эту литературу, без всяких объяснениев.

— Ну-у вот! А политика-то Советской власти какая, голова? Все объяснить должны.

Друзья задумались, молча поглядывая друг на друга.

— Гражданин Игнат Медведев держит такие книги и притом распространяет идеи, — предложил наконец Алеха.

— Чем и делает вред, — добавил Федька и невольно рассмеялся: — Вот глухая беда, напугается-то!

На новом лоскуте синей оберточной бумаги они переписали приказание начисто и, вместо печати, приложили пятак.

На вечеру другого дня оба пошли к Игнату. Старик сидел посреди пола на старых дровнях и долбил в полозе новую дыру.

— А ведь мы, дедко, пришли-то к тебе с большим делом, — начал Алеха.

— Ладно… Что за дело? Садитесь, я сейчас.

Он не торопясь кончил долбить, положил на стол долото, поднял с пола кучу крупных щепок и бросил их в печку.

— Убогая, надо бы печку затопить, что-то студено стало…

Убогая, как Игнат звал Улиту, выглянула из-за переборки.

— Ну, ну, какое дело?

Шарганчик достал из кармана бумагу и развернул ее перед Игнатом.

— Это чего?

— А вот тебе и чего!.. Будет тут нам всем, кажется.

Игнат забеспокоился:

— Да ты уж руби прямо. Ей-богу, ничего не знаю… И овцы ни одной не скрыл, не только нетелки, это врут все.

— О нетелке после, а ты вот слушай.

Старик со вздохом сел на лавку. Испуганная Улита, открывши рот, стояла у печки.

Когда Алеха прочитал бумагу, Игнат почесал голову, посмотрел на приятелей и сказал:

— Ей-богу, ребята, ничего не понимаю, вот хоть убей.

— Мы, признаться, и сами-то не совсем поняли, — ответил Алеха, — а только видно, что пахнет тут не шуткой.

— Что говорить, такими делами не шутят, — проговорил старик и, склонив голову, тихо спросил: — Меня, однако, никуда не увезут?

— Особенно-то бояться нечего, — ответил Алеха, — тут в бумаге вот в конце примечание есть: ежели гражданин Медведев добровольно согласится отдать местной власти эти контрреволюционные книги или сам их сожжет в печке, то такая политика будет верна и ничего ему за это не будет.

— На-ко! — воскликнул обрадованно Игнат. — Да разве я против? Да гори они, леший с ними-то!

Открыв шкаф, он начал выбрасывать книги в печку.

— Пускай горят, — весело приговаривал он. — Только как же, ребята, без книг-то, чего читать-то будем?

— Никола поедет в исполком, напишу Андрею Ивановичу — пришлет.

— А пришлет, так и ладно, — сказал Игнат и, бросив в огонь последнюю книжку, сел на лавку курить.

Собравшиеся вечером мужики, узнав, что ни одной книжки не осталось, долго ворчали: чтение для них было уже чем-то вроде запоя. Успокоились только после того, как Федька объяснил, что из волости пришлют новых книг. Никола Конь, когда ему предложили съездить в вик, важно сказал: