Шамиль Бикчурин - Твердая порода

— А что? Дело поет! — задумчиво проговорил Кадермат. — Сердце у парня есть.

Бригадир тракторной бригады Вафа сполз с телеги и, слегка покачиваясь, приблизился к Зубаирову.

— Ты, мастер, уж не сердись на него, — сказал он, — Мутгарай — золотой человек. Можно сказать, бриллиант! Мы того… этого… Извини, устроили мы ему проводы по-крестьянски. Он у вас тут один такой…

Мутгарай перестал петь и, будто проснувшись, уставился на Зубаирова мутными глазами:

— Значит, ты закончил институт, да? А я, значит, бур-рабочее быдло? Ты инженер, значит, с высшим образованием, а я…

Буровики окружили телегу.

— Ай-вай, как налакался, — ласково упрекал Сапарбай. — Ну, айда, чего сидишь, айда в автобус…

Мутгарай бессмысленно смотрел на Сапарбая.

— А ты-то чего делаешь в моей республике! Чего ты у нас потерял?

Прихрамывая, подошел Кадермат, растолкал людей.

А ну слезай, не заставляй людей ждать!

— Не трогай меня своими грязными руками! — заорал Мутгарай. — Они же у тебя…

Кадермат весь напрягся, сжал кулаки, и усы его растопорщились.

— Ах, так?!

Буровики повисли на плечах Кадермата.

— Слушай, брось! Он же ничего не соображает! Брось!

Тин-Тиныч взял Мутгарая в охапку и шагнул к автобусу.

— Куда?! Никуда я не поеду!

— Да молчи уж!

И вот все буровики в автобусе, и машина тронулась, а Мутгарай все шумел:

— Пустите меня! Не поеду я с вами, все равно убегу!

Однако вскоре он, положив голову на плечо Тин-Тиныча, уснул.

— Мешок с мякиной, — сказал Фархутдин. — А еще вернее — овсяной кисель!

Посмеялись и затихли.

Видавший виды скрипучий полуавтобус густо пылил по сухой сельской дороге, приседая и подпрыгивая на колдобинах, тряс ободранные чемоданы, грязные рюкзаки и мешки, авоськи с разным барахлом, и головы буровиков то подскакивали враз к потолку, то вжимались в плечи. Ничего, терпеть можно. Не работа. Только вот нагазованного до точки Мутгарая мутило, да Зубаиров, начальничек, уж больно застрожился под конец, перед самым отъездом. Все молчали, каждому думалось о своем…

Зубаиров (сердито поглядывая на Мутгарая). Пора бы проучить этого разгильдяя и забулдыгу. Прижать по методу Ибрагима-заде. Совсем перестал считаться с моим авторитетом и с людьми. Нет, не понимаю, что у него в голове и почему его мотает по жизни вроде этой колымаги. На новом месте соберемся и поговорим насчет всего. А может, я тут виноват? Ведь что говорил Ибрагим-заде: «Если ты мастер, то знай — ты выше горы, тверже скалы и просторней моря». А я какой?

Кадермат (мечется, не зная куда себя деть). Это у меня-то такие руки?! Разве для того я воевал, чтобы выслушивать оскорбления этого не нюхавшего пороха подонка?.. И вообще жизнь — лучше б меня тогда той миной совсем разорвало!

Тин-Тиныч (поглаживая лежавшую на его коленях бритую голову Мутгарая). Верно — овсяной кисель! В душе ты вроде парень ничего, но совсем без царя в башке. Если не любишь наше дело, чего же ты пошел в разведку, морочишь себя, нас и Зубаирова? Вернулся бы к себе в деревню — глядишь, на пользу себе и людям. (Чувствуя, что немеют ноги, хочет разбудить Мутгарая, трет ему уши докрасна. Мутгарай стонет.) Раскиселился, герой дня! На палубу тебя б сейчас, под ветерочек со снежком — вмиг отрезвел бы! Ладно уж, кемарь на здоровье. Балда! Если б не разведка, ты за всю жизнь, кроме телеги, ничего б не увидел! (Грустно смотрит за дребезжащее стекло.) И здесь Валю не встретил… стоп, а чем я лучше Мутгарая? Если б знал, что не найду Валю, ни за что не пошел бы на буровую. Поверил, глупый, Зубаирову. «Найдем!» Где найдешь? Надо было остаться у моря, ребята там были на ять… Когда услыхал, что тут нефть, на всех парусах сюда. Дудки, нету ее здесь. Ни в Минибаево, ни в Карабаше, А теперь везут на какой-то Сагындык. Зубаиров толкует: дескать, Язтургайская площадь — новая, все геологи на ней топчутся, и где же еще можно разыскать Валю, как не там! Может, он меня охмуряет и возит за собой потому, что ему во как нужны рабочие? Клянусь законом моря — поеду только до Язтургая и, если там не найду Валю, брошу к чертовой бабушке эту команду и уйду. Пусть Зубаиров хоть лопнет! Поеду искать Валю, без нее мне жизни нет. Пешком с котомкой за плечами пойду, по всей стране пойду! Найду, неправда!..

Саакян. Ну, подобралась же бригадка! Один алкаш и к тому же дуб дубом. Другой не то чтобы бабник — кто этого дела не любит, объявитесь! — а настоящий ловелас. Третий жмот — глаза б не смотрели, на Кавказе таким счастья нет. И мастер выпендривается, как скажет Тин-Тиныч, хочет разговаривать басом, а выходит пискляво. Ибрагимом-заде надумал стать! Подражать — это еще не значит быть Ибрагимом-заде. Чтобы им стать, надо с нами, как русские скажут, пять пудов соли слопать. (Ударяет кулаком по спинке сиденья.) Все, уеду! Пусть Зубаиров что хочет, то и делает. В Туркмению, в свою бригаду! Ибрагим-заде отпустил меня пробурить только три скважины. Пробурил четыре, ладно. Нет, в Язтургае работать не стану, баста! (Постепенно успокаивается. Смотрит в окно.) А природа здесь — вещь! Куда Туркмении до, нее! А девушки! Ах, что за глаза у этой Каримы! И душа мягкая. Когда уезжали, только на меня и смотрела. Обещала писать, но напишет ли? Вот бы жениться на ней! Привезти такую да показать Ибрагиму-заде — смотрите, дескать, мастер, что я вывез из Татарии! Нефти много не нашел, золото нашел…

Фархутдин (достает блокнот и в длинный список дописывает еще одно имя: «Гульниса». С удовольствием переписывает список). Фатима, Айна, Маша… Гульниса — двадцатая, юбилейная. И двадцатая осталась позади. Кажется, и эта немного всплакнула. Но что поделаешь — жизнь! Раз такая судьба у тебя, куда денешься? Знала же, с кем гуляла. У разведчиков как? Обнял, поцеловал и забыл, ветром унесло. И все же Гульниса красивее всех ромашкинских девчат. А фигура! Камышинка речная!.. Как-никак выросла на Ике. Помучила она меня… И ведь даже такая поверила, глупышка… Надо же думать головой, разве с нашей профессией можно создавать семью? (Насупившись, смотрит на Зубаирова.) Вот он женатый, и по красоте Райса, пожалуй, не уступает Гульнисе. Ну и что? Он в разведке мотается, а она с ребенком в Бугульме. Чем так жить — лучше по-моему.

Кубрак (задумчиво смотрит на серую, пыльную, бегущую назад обочину дороги ). Три года не был на Украине… Дороги там разве такие? Шлях мимо села весь мощеный, а вдоль него тополя, тополя стоят как свечки. Сады уже отцвели. Груши, сливы… А тут даже груша не растет. У нас и запахи другие. Борщ в хате варят — от криницы слышно. Нальет мать, а он, как пламя… Вот в Татарии нашли нефть, а почему на Украине нет ее? Все есть, а нефти нет. Плохо искали? Найдут — я сразу же туда…