Франц Таурин - На Лене-реке

— Как видите, не отказался, — засмеялся Андрей. — А ловко вы меня… подправили.

— Самокритика делом, — ответил Луговой ему в тон. — Нет, вы посмотрите, что на лодке творится!

На шаланде разместилось не менее сотни людей. Плыли уже больше часа. Сначала было тесно, потом «утряслись», и всем нашлось место.

На носу собрались старики. Центром и, видимо, душой кружка был Федор Иванович. Он что-то говорил и, судя по тому, как быстро росло число его слушателей, рассказывал что-то очень занимательное.

На корме гремела задорная «Калинка». Баянист в белой рубахе-косоворотке и небрежно накинутом на плечи пиджаке трудился, не жалея мехов баяна.

перекрывая звуки баяна, на отчаянно высоких нотах, с привизгом, выводил сильный веселый девичий голос. И обступившие баяниста кольцом девчата и парни, притопывая и хлопая в ладоши, дружно подхватывали:

А в тесном кругу, где, казалось, и повернуться-то негде, перед самым баянистом лихо отплясывала девушка в ярком голубом платье.

— Не могу разглядеть отсюда, что это за плясунья? — спросил Луговой.

— Кажется, это Надя, бывшая моя учетчица, — ответил Андрей. — Узнаю по ухватке. А ведь здорово пляшет? — обратился он к Людмиле.

— Вот именно, здорово, — усмехнулась Людмила.

— Любопытно, кто запевает? — спросила Ревекка Борисовна. — Богатый голос, только необработанный.

— К осени закончим клуб, — сказал Луговой, — развернем самодеятельность. Способной молодежи у нас много! Подберем хорошего руководителя и такой ансамбль песни и пляски сочиним, что небу жарко будет. Если хозяин, — Луговой прищурился в сторону Андрея, — не поскупится, тряхнет своим фондом.

— На хорошее дело и фонд найдется.

— Правильно, — подтвердил Луговой, — так что к Октябрьским праздникам, Людмила Петровна и Ревекка Борисовна, приглашаем на концерт.

— На концерт еще не созданного ансамбля в еще не достроенном клубе, — засмеялась Людмила.

— И создадим и достроим, — уже серьезно сказал Луговой. — Время работает на нас.

На широкой поляне, полого спускавшейся к воде, догорали костры. Молодежь, устав водить хороводы, петь и плясать у костров, прыгать через рвущееся к небу пламя, разбрелась по всему острову, и теперь песни, то задорно-веселые, то задушевно-грустные, доносились со всех сторон.

Вдоль опушки тальниковой рощи выросли шалаши. Кое-кто уже улегся отдыхать, но в глубине многих шалашей искрились огоньки папирос и шли тихие неторопливые беседы.

Андрей устанавливал палатку. Заниматься этим делом одному было несподручно, но Луговой задержался в соседнем шалаше — там разгорелся горячий спор на международную тему, а Людмилу и Ревекку Борисовну так доняли комары, что они забились под еще не натянутую, беспорядочно свисавшую с верхней перекладины палатку и наотрез отказались выйти хотя бы на минуту.

К Андрею подошел Сычев.

— Не раздумали, Андрей Николаевич?

— Что вы, что вы! — воскликнул Андрей. — Жду с нетерпением.

— Коли так, то пора. На утренней зорьке самая неводьба.

— Сейчас, последний угол закреплю, и все.

Из палатки выглянула Людмила.

— Все-таки уходишь, — с упреком сказала она. — Не очень-то это вежливо оставлять нас одних.

— Люся, — вступилась Ревекка Борисовна, — отпусти ты его с миром. Пусть порезвится.

— Но как же мы тут одни? — не соглашалась Людмила.

— Напрасно беспокоитесь, — вступил в разговор Федор Иванович, — натянем палатку, низ колышками к земле пришьем, чтобы и щелки для комара не осталось, и спите на здоровье. А утром к горячей ушице вас поднимем.

— Ты слышишь, Люся, какие вкусные перспективы? — воскликнула Ревекка Борисовна. — Не возражай и спи. Я уже уснула.

Желающих рыбачить набралось более десятка.

— Меня возьмите, — попросился Луговой, — хотя не уверен, сумею ли. Никогда не рыбачил.

— Невелика хитрость, — успокоил Егор Иванович, — дадим веревку в руки, и тяни, сколько силы хватит.

— Ну, силенка-то у него есть, — засмеялся старик Колотухин, — парень гладкий.

— Где будем неводить? — спросил Андрей Сычева, когда все собрались около лодки.

Федор Иванович взглянул на Ынныхарова, ожидая, что тот ответит на вопрос, но старик промолчал.

— Однако на выходе из курьи надо кинуть, — сказал Сычев, — вода убывает, рыба в реку выходит.

Егор Иванович кивнул в знак согласия.

— Ну, кто охочий, садись и греби, — пригласил Федор Иванович, усаживаясь на корму, — а ты, Егор Иванович, проведи народ прямо к тоне.

— Я погребу, — вызвался Андрей.

— Тогда поехали, — сказал Федор Иванович и оттолкнулся веслом от берега.

Егор Иванович взмахнул рукой, приглашая следовать за собою, и скрылся в густой заросли молодого тальника. Луговой кинулся за ним, больше всего опасаясь, как бы не потерять его из виду, за ним гуськом двинулись остальные.

А потеряться в зарослях было нетрудно. Гибкие прутья смыкались за прошедшим сквозь чащу человеком, и Луговой, вглядываясь в едва заметные на сухом песке следы, старался не оторваться от Егора Ивановича. Все его внимание было поглощено этим, и он не сразу уловил слова донесшейся издалека песни, которую пели два голоса — мужской и женский. Но песня была особенная, любимая с детства…

и она сразу захватила его.

И хотя песня звучала негромко, ясно чувствовалось, что голоса, поющие ее, сильные и чистые, но только поют они где-то далеко-далеко, и смягченные расстоянием звуки в этой предутренней тишине приобретали какую-то особенную прелесть.

Полный сладкой грусти, звенел высокий женский голос, и оттенял его, мягко вторил ему сочный бархатный бас мужчины.

«До чего же хорошо поют, как у нас на Полтавщине», — подумал Луговой и остановился, забыв о своих опасениях отстать от Егора Ивановича. Да и опасаться было нечего. Егор Иванович стоял перед ним и тоже слушал, и на его всегда серьезном лице светилась добрая и мудрая стариковская улыбка.

— Хорошо поют, — сказал наконец Луговой. — Кто бы это?

— Василий со своей Татьяной, — ответил Егор Иванович. — Шибко хорошо поет Татьяна.

— Василия Михайловича жена? — спросил Луговой.

— Она. Шибко хорошо поет, — повторил еще раз Егор Иванович.

Когда лодка, обогнув далеко выдавшуюся в реку песчаную косу, выплыла в устье курьи, Егор Иванович со спутниками уже были на месте.

— Здесь и будем неводить, — сказал Федор Иванович, — видите, Андрей Николаевич, меж кустов проход, тут самая борозда, проточка, заход в озеро с реки. Весной, в большую воду, рыба идет в озеро на зелень, а как вода на спад, так вся речная рыба: елец, красноглазка, сиг — обратно в реку уходит. А тут на выходе ее щука стережет. Самое время сейчас здесь неводить.