Сулейман Рагимов - Сачлы

Они снова двинулись. Приглушенный расстоянием гул Акеры походил на монотонную песню. До реки было более полукилометра.

«Он взял безрукавку специально для меня, — думала Рухсара. — Какой молодец!»

Ей было и неловко, и в то же время приятно, что о ней позаботились. Пожалуй, больше приятно, чем неловко. Она ощущала, как к сердцу ее подступила теплая волна, порожденная чувством признательности к Хосрову.

И девушке вдруг вспомнился день, когда ее вызвал к себе на допрос следователь прокуратуры Алияр…

Она, униженная, оскорбленная, растерянная, сидит, как преступница, на табурете посреди комнаты, а он, следователь Алияр, плешивый, неприятный, с серым, испитым лицом, блудливыми, маслеными глазками, задает ей вопросы, стучит костяшками пальцев по столу, одергивает ее, покрикивает на нее, называет ее то «гражданкой Алиевой», то «обвиняемой» — допрашивает ее. Затем он вызывает «свидетелей» ее «преступления» — больничного завхоза Али-Ису и исполняющую обязанности заведующего райздравотделом Гюлейшу Гюльмалиеву, которые «изобличают» ее, а в действительности клевещут, льют на нее всякую грязь и в конце концов подписывают акт, где говорится, что «…секретарь исполкома Абиш Алепеш-оглу по ночам тайно гулял с Рухсарой Алиевой, она же Сачлы…» и что «…во время любовной игры Абиш порвал шелковую кофточку Рухсары…» и так далее и тому подобное. Она оправдывается, говорит, что все это ложь, — ей презрительно смеются в лицо, издеваются над ней, оскорбляют ее… Сломленная, повергнутая в отчаяние, она плачет — над ней продолжают измываться, ей грозят обыском, да еще при участии понятых… Она начинает умолять Алияра, просит не ходить к ней домой, не производить обыска (ведь кофточка действительно порвана и лежит в ее чемоданчике под кроватью; та самая кофточка, которую разорвал на ней пьяный Гашем Субханвердизаде, когда она отбивалась от него в его доме), в отчаянии протягивает к следователю руки, признается: «Да, кофточка порвана, но я не знаю никакого Абиша!» Алияр ехидно ухмыляется, заявляет ей: «Оставим на время вопрос об Абише в стороне!.. Вы, гражданка Алиева, безусловно, виновны в лживых показаниях, вы хотели направить следствие на неверный путь, вы пытались обмануть представителя государственной прокуратуры… Вас следовало бы арестовать, но я отдам вас на поруки, если кто, конечно, согласится поручиться за столь лживое, коварное существо!» И тогда стоящий у двери Хосров, вызванный затем, чтобы сопровождать следователя в больницу для произведения обыска в комнате «гражданки Рухсары Алиевой», неожиданно вступается за нее: «Готов взять баджи на поруки!» Алияр выходит из себя, пытается запугать молодого человека, отчитывает: «Занимаемая тобою должность не дает тебе такого права, к сожалению… Вы обязаны преступников привлекать к наказанию, а не выпускать их на свободу!» Хосров продолжает защищать ее, возражает следователю: «У меня есть гражданские права. А кто преступник — еще надо доказать! Весь город любит Рухсару-ханум, верит ей, люди толкаются, чуть не дерутся, чтобы попасть на прием к ней». Затем взбешенный следователь звонит по ее просьбе жене Мадата Афруз-баджи, и та тоже присоединяется к Хосрову в его заступничестве за нее…

Рухсара вспоминала это, как кошмарный сон. К горлу ее подступил комок. Не так уж давно все это было. Девушка сказала тихо, но с чувством:

— Знаете, Хосров, я вам очень благодарна!.. Очень признательна! И не только за эту безрукавку… До конца моих дней буду помнить то, что вы сделали для меня…

Хосров, тотчас поняв, что имеет в виду девушка, негромко отозвался:

— Напрасно вы благодарите меня, Рухсара. Тогда там, в кабинете Алияра, я не сделал для вас ничего особенного. Каждый честный человек поступил бы точно так же на моем месте.

Рухсара, взволнованная неприятным воспоминанием, перебила его:

— Поймите, Хосров, вы, как друг, протянули мне руку помощи в трудную для меня минуту!.. Может быть, самую трудную в моей жизни, когда я, можно сказать, тонула, шла ко дну, захлебываясь и пуская пузыри…

Хосров почувствовал, как сердце в его груди приятно замерло, а затем сильно заколотилось.

— Честное слово, Рухсара-баджи, вы переоцениваете мой «подвиг»! — сказал он, пытаясь за шуткой скрыть свое смущение и невольную радость.

— Нет, нет, нисколько не переоцениваю! — продолжала девушка горячо. — Вы, Хосров, не дали мне разувериться в людях!.. Вы встали на мою защиту в тот момент, когда многие от меня отвернулись…

Молодой человек мягко возразил:

— В этом я никак не могу согласиться с вами, Рухсара. Вы говорите: многие от вас отвернулись. А назовите мне этих многих! Кто они, конкретно? Ну, называйте!..

— Гюлейша, например… — ответила Рухсара, не задумываясь.

— Первая распутница в городе! — бросил с презрением Хосров. — Все это знают. Извините меня, конечно, Рухсара, что я так говорю об этой женщине, но я не могу не быть откровенным с вами. Будь сейчас Гюлейша здесь, я сказал бы ей в лицо то же самое. Такие, как она, только позорят весь женский род! Просто надо радоваться, что она вас невзлюбила, что вы с ней оказались, как говорится, на разных полюсах… Волчица потому и воет на луну, что луна светлая!.. Как вы, Рухсара, можете переживать оттого, что не пришлись по душе ей, дрянной, грязной особе?.. Кроме того, не забывайте: это Гюлейша видела и видит в вашем лице угрозу своему благополучию. Она, я уверен, не перестает ни на минуту думать: «Завтра меня лишат заведования больницей, поставят на мое место этот бакинский кадр — Рухсару Алиеву!» Надеюсь, Рухсара, Гюлейшу Гюльмалиеву вы уже сами давно раскусили и отлично понимаете без моих разъяснений, почему она клеветала на вас.

— Ну, допустим, — согласилась Рухсара. — А Али-Иса?.. Почему он оказался с Гюлейшой заодно, почему подтвердил ее ложь и клевету? Как он мог так подло врать?! Ведь он — старик, стоит одной ногой в могиле!..

— Али-Иса — трус! — произнес с усмешкой Хосров. — В народе про таких говорят: труслив, как заяц, блудлив, как кошка, хитер, как лиса! Он всегда держит нос по ветру. На его глазах из районной больницы выдворили многих молодых врачей, приехавших в наш город по назначению. У нас это называется: подвязать ведро к телеге. Это делал Беюк-киши Баладжаев, не без помощи все той же Гюлейши. Али-Иса, когда требовалось, помогал им. Так было при прежнем секретаре райкома. Но времена меняются! Али-Иса же пока еще не понял этого. Хосров помолчал, думая о чем-то своем, затем сказал внезапно резко, будто обращаясь к кому-то: — Ничего, скоро этому придет конец!.. Очень скоро!..

— Но вы все-таки объясните мне, Хосров, почему этот старик лгал? спросила возмущенно Рухсара. — Что его заставляло? Что я ему сделала плохого?.. Ведь он завхоз, он не может бояться, что я займу его место!