Сулейман Рагимов - Сачлы

Субханвердизаде ничего не ответил, но в душе подумал: «Газет начитался, вызубрил цитаты! Вместо того, чтобы дело делать, языком болтает!..»

Демиров, взяв одежную щетку, вышел на веранду. Когда вернулся в комнату, сказал, будто продолжая прерванный разговор:

— Деревня должна быть непременно коллективизирована! Все каналы для реставрации капитализма должны быть перекрыты!

— Разумеется, разумеется, — поддакнул Субханвердизаде. — Однако нам нельзя терять большевистской бдительности.

— Ни в коем случае, — согласился Демиров. — Иначе мы погибнем. Враги не дремлют.

— Уже погибаем… — сказал Субханвердизаде дрогнувшим голосом, поднялся со стула и заходил по комнате из угла в угол, затем вдруг достал из кармана платок, прижал к глазам, всхлипнул: — Бедный Сейфулла!..

Демиров насторожился:

— А что с ним?

— Убит.

— Как убит?!

— Мы похоронили его вчера.

Лицо секретаря райкома сделалось серым. Он медленно подошел к столу, взял телефонную трубку:

— Аскер, дай ГПУ… Я говорю — ГПУ!..

Из трубки послышалось:

— Да, кто это?..

— Алеша, ты знаешь?.. — спросил Демиров.

— Да… Как раз занимаюсь этим…

— Поздно!.. Слишком поздно!..

— Товарищ Демиров, ведь я был с вами…

Демиров перебил:

— Ничего не хочу знать — со мной или не со мной! — и бросил трубку. Повернулся к Субханвердизаде: — Почему вы сразу не сказали мне об убийстве Заманова?

— Товарищ Демиров, люди увидели вас, обрадовались… Уже несколько дней у нас траур… Не хотелось с первых же минут омрачать ваш приезд… Классовый враг погубил старого большевика. Теперь придется держать ответ перед бакинским пролетариатом.

— В центр вы сообщили, по крайней мере?

— Да, сообщил, сразу же, как я вернулся из района, позавчера вечером. Очевидно, вы были уже в дороге.

— Как Мадат?..

Субханвердизаде пренебрежительно махнул рукой:

— Э, из Мадата проку не будет! Какой он руководитель? Нет опыта, да и таланта нет.

Демиров зашагал по комнате, возбужденно говоря:

— Что же это такое?! Что же это такое?! Надо непременно найти убийцу!.. Уничтожить!.. Врагу не может быть пощады!.. Мы обязательно найдем его и покараем. — Глаза Демирова, устремленные на Субханвердизаде, гневно сверкали: — Мы уничтожим врага!

Субханвердизаде, будто уличенный в преступлении, побледнел, съежился, попятился к стене. Он не смел поднять глаз на Демирова. Пробормотал:

— Да, мы уничтожим врага… Обязательно…

Рухсара и Нанагыз обедали дома, когда в дверь постучали и вошел Аскер. В руке его было письмо. Увидев мать и дочь за столом, он смутился, начал объяснять:

— Я был на почте, смотрю — письмо на ваше имя, Рухсара-ханум… — У Аскера был виноватый голос. — Решил занести вам…

Рухсара молча поднялась из-за стола, взяла письмо, бросила взгляд на почерк. Нанагыз улыбнулась Аскеру приветливо:

— Большое спасибо, сынок, да будет тебе удача во всем! Конечно, не стоило утруждать себя.

Аскер, не произнеся больше ни слова, испытывая смущение, вышел.

Нанагыз нетерпеливо поглядывала на письмо.

— Наверное, из дома? — спросила она. — Скучают девочки… Как они там?.. Что кушают?.. Есть ли у них еще деньги?.. Небось пишут: мама, приезжай и Рухсару привези.

— Это не от них, — сухо ответила Рухсара и кинула письмо на подоконник.

— Не от девочек?.. А от кого же? — спросила мать. — Распечатай письмо, Рухсара, прочти… Почему бросила?..

— Оно не стоит внимания, мама.

Нанагыз взяла письмо, долго смотрела на него, вздохнула:

— Значит, от Ризвана?.. — Помолчав, добавила: — Наверное, он раскаялся. Да и как можно осуждать его, дочка?.. Подозрение — плохая вещь…

— Что подозревать-то? Все и так ясно… — Рухсара уныло усмехнулась: Преступление налицо… — Она тронула рукой свои волосы. — Вот оно преступление.

Нанагыз опять вздохнула, рот ее страдальчески искривился, она начала причитать:

— Зачем я отпустила тебя сюда одну?.. Видно, аллах отнял у меня рассудок!.. Надо уезжать, доченька…

— Если тебе надоело здесь, уезжай, мама… От дочери-неудачницы можешь отказаться…

— Постыдись, дочка, постыдись так разговаривать с матерью! — Слезы закапали из глаз Нанагыз. — Молодая ты еще, неразумная. Одно — знаешь, другое — нет. Эх, дочка!..

— Поезжай домой одна, мама… Давай я провожу тебя…

— А ты останешься?.. Какой в этом смысл?.. Я не могу здесь смотреть людям в глаза… Чего только не говорят про тебя… Чего только не болтают… Все шепчутся за нашими спинами… Вот, доченька, что значит попасть людям на язык. Просто беда… Кого ты теперь переубедишь, что это не так? Но ведь есть же на свете справедливость?! Должна быть! — Нанагыз воздела к небу свою единственную руку: — Господь смотрит на нас оттуда, он все видит! За что он карает меня?! За что?! За что, боже, ты пятнаешь нас позором?! От позора надо бежать! От позора надо спасаться!.. Бедняга Ризван!.. Что он мог поделать?.. Мог ли он после всего того, что случилось, ходить среди людей с высоко поднятой головой?! Да будь я на его месте, я бы… Вот этой единственной рукой…

— Ты угрожаешь мне, мама?

— Что скрывать, Рухсара?! Перенести бесчестье очень трудно… Рассказывали, в Шаганах одна мать задушила родную дочь…

— И ты тоже могла бы?.. — Рухсара осеклась, с укором посмотрела на мать, добавила: — Что ж, могу помочь тебе… Могу сама накинуть себе на шею петлю…

— Нет, доченька!.. Нет, детка!.. — Нанагыз порывисто обняла Рухсару. — Я люблю тебя, хочу твоего счастья!.. Скажи, что у тебя на душе?.. Что ты скрываешь от меня? Откройся матери!] Что ты натворила?

— Ничего.

— Но ведь что-то случилось с тобой. Открой мне свое сердце Нехорошо, если дочь скрывает от матери свое горе. Ведь я так страдаю!.. Да разверзнется твоя могила, Халил!.. Нарожал детей, сам спишь спокойно в земле, а мне каково!.. Расскажи мне, доченька, расскажи о своей беде!..

Рухсара обняла мать, зашептала:

— Ничего я не сделала дурного, мама… Успокойся… Конечно, я виновата, но не так, как ты думаешь… Тяжело мне очень, мама!..

Под вечер Гюлейша Гюльмалиева командовала во дворе больницы — шла поливка огорода.

— Эй, девушка, смотри!.. Эти кусты совсем высохли… Пропали бедные помидоры, придется их сорвать зелеными и засолить… А где наш Али-Иса, где этот чемпион болтунов? Неужели я должна делать все сама?!

Санитарка, подставив ведро под кран и ожидая, когда оно наполнится, спросила:

— А картофель поливать, товарищ Гюльмалиева?

— Потом, потом! Полей сначала огурцы! Пусть напьются как следует! Бедные огурчики!

К больничному крану шли женщины с ведрами. Гюлейша покрикивала на них:

— Эй, милые, или вы купаться собрались? Разве не видите, пропадает государственный огород?! Я ведь говорила этому Али-Исе, чтобы не пускал в наш двор посторонних! Ведь сама Москва ведет учет!.. Москва — не шутка!.. Все на бланках отмечается. Каждый день — один бланк. Пишем и пишем. Отчитываемся!..