Сулейман Рагимов - Сачлы

Гюлейша вызывающе тряхнула головой:

— Значит, свобода для женщины — это когда почта доставляет одной и той же особе океан писем?! Выходит, можно весь земной шар завалить письмами?! А эта история?.. С Абишем…

— Подумаешь, кому какое дело?

— Я тоже так считаю: кому какое дело. Но ведь столько злых языков… Да и я печалюсь вовсе не о Сачлы… Мне жалко вот эту бедную калеку, которая чахнет, как больной цветок, изо дня в день!

Нанагыз не стала дальше слушать, взяла ведро из-под крана и быстро пошла к дому.

Афруз-баджи, попрощавшись с Гюлейшой, вышла из больничного двора.

Гюлейша заторопилась в канцелярию, сняла телефонную трубку и забарабанила по рычагу. Когда Аскер отозвался, женщина набросилась на него:

— Что за безобразие?! Почему долго не отвечаешь? Надо два часа колотить по телефону, прежде чем ты отзовешься. Дорогой мой, телефонная станция — не спальня!.. Работать надо, работать! А ты, когда у тебя есть настроение, отвечаешь, когда нет — молчишь!.. Безобразие!.. Или забыл, что ты совсем недавно был в учреждении товарища Алияра?! Забыл?! Где та бумажка, в которой написано о твоем безнравственном поведении?! Забыл про нее?!

Аскер понял, что Гюлейша видела, как он принес Рухсаре письмо. Он сказал как можно мягче:

— Извините, товарищ Гюльмалиева, ну, что особенного произошло? Конечно, теперь вы стали большим человеком и отворачиваетесь от нас, маленьких… Не то что прежде… Но зачем же топтать нас?

Аскер намекал на их недавние теплые отношения. Гюлейша же сделала вид, будто не понимает намека, продолжала говорить официальным тоном:

— Не забывай, Аскер, мы все на государственной службе! Прежде всего дело! О нем надо думать! Ясно тебе? Это дома мы можем делать то, что захочет наша левая нога…

Аскер усмехнулся в трубку:

— Хорошо, товарищ Гюльмалиева, я понял вас… С кем вас соединить? Я всегда готов выполнить любой ваш приказ.

— Соедини меня с исполкомом, дорогой!

— Там никого нет, товарищ Гюльмалиева.

— Тогда дай райпотребсоюз!

— Послушайте, товарищ Гюльмалиева, какой может быть райпотребсоюз в столь поздний час, да еще в такую жару?! Кто там будет сидеть сейчас?

— Но мы-то работаем! Или мы сделаны не из того же теста, что они? При чем здесь жара? Пусть этот райпотребсоюз выдаст мне крупу или там еще что-нибудь!.. Мои больные голодные…

— Честное слово, товарищ Гюльмалиева, не знаю, чем помочь вам. Мы ведь маленькие люди. Имеем ли мы право вмешиваться в ваши дела?

Насмешливый голос Аскера задел Гюлейшу, и она в сердцах бросила трубку на рычаг. Нажала кнопку звонка на столе. — Сломанный звонок едва слышно звякнул.

— Эй, Али-Иса!.. Али-Иса! — закричала Гюльмалиева. — Где этот старик, будь он неладен?! Или он провалился в ад?!

Гюлейша отлично знала, что Али-Иса еще не вернулся. Однако ей хотелось сорвать на ком-нибудь свою злость.

Неожиданно в канцелярию ввалилась Ханум Баладжаева. Гюлейша обрадовалась, начала жаловаться ей:

— Ах, знала бы ты, как мне трудно, сестрица Ханум!.. Доктор все еще болеет? Как его здоровье?

— Лежит, — вздохнула Ханум.

— Клянусь аллахом, эта больница меня доконает! Никто не помогает мне. Али-Иса бросил свой пост и таскает корзинки посторонних людей…

— Я видела, Гюлейша, видела. Он только что нес по улице две корзинки этой Афруз. Задыхался, но все-таки нес. Хитрая лиса!

Гюлейша опять с силой ударила ладонью по звонку, пообещала:

— Ничего, дорогая Ханум, ничего, и этот Али-Иса дождется у меня! Он совсем выжил из ума. Но я не позволю ему шутить со мной. Я — Гюльмалиева, дочь своего отца Гюльмалы!

Поздно ночью, когда Нанагыз уже спала, Рухсара взяла с подоконника письмо Ризвана, подсела к столу, на котором горела керосиновая лампа, вскрыла конверт, прочла письмо. Еще раз перечитала. Еще. И еще… Слезы падали из ее глаз на бумагу, чернила расплывались. Она читала:

«… Возможно, кто-нибудь осудит меня за это письмо, но я хочу сказать вам, Рухсара, хочу обвинить вас, Сачлы-ханум, в лживости и неверности!.. И я не могу найти для вас никаких оправданий!.. Я уехал… Но если бы я остался, я мог бы совершить невероятный поступок…»

Письмо было длинное и обидное.

Демиров проснулся раньше обычного, хотя накануне лег поздно. Оделся и, шлепая по полу стоптанными чувяками, вышел на веранду.

Али-Иса, копавшийся в палисаднике, распрямил спину, вновь согнул ее — уже в поклоне, поздоровался:

— Доброе утро, товарищ райком!

— Доброе, доброе, старик, — ответил Демиров, поеживаясь от прохлады. В душе подумал: «Действительно, доброе! Воздух какой!.. Свежесть!.. Нет, с городом не сравнишь, хоть там и море…»

У Али-Исы были свои мысли: «Стариком назвал меня — это хорошо, добрый признак!.. Стариков все уважают…»

— Как живешь, старик? — поинтересовался Демиров.

— Спасибо, товарищ райком, работаем, стараемся…

— Я вчера посмотрел, у меня здесь все запущено. Цветы завяли. Видно, в мое отсутствие никто не поливал… Правда, ты не обязан это делать, но… все-таки…

— Как не обязан?! Почему не обязан?! Это мой постоянный долг, товарищ райком! Как говорится, старый соловей всегда в долгу перед розой. Вся наша земля должна превратиться в цветущий сад, товарищ Демиров! Не так ли?..

Демиров улыбнулся и согласно кивнул головой:

— Так-то так, но тогда почему старый соловей допустил, чтобы мой цветник безвременно превратился в осенний сад?

Али-Иса виновато потупил глаза:

— Мы исправим свою ошибку, товарищ райком, с запозданием, но исправим…

От объяснений он уклонился. Не мог же он сказать Демирову, что в последнее время, до возвращения его из Баку, находился под впечатлением слухов, распускаемых Гашемом Субханвердизаде: «Вот, бросил все, уехал… Теперь уж он сюда не вернется!.. Ему там накрутят хвост!.. Все, спета песенка нашего товарища Демирова!..»

Демиров обратил внимание, что палисадник выглядит уже иначе, чем вчера днем, когда он приехал: кусты, клумбы обильно политы, мусор и опавшие листья убраны, завядшие стебли срезаны, цветы ожили.

Али-Иса, следивший за выражением лица Демирова, сделал широкий жест в сторону палисадника:

— Цветник простит своего старого соловья. Где трудится человек, там осень не наступит безвременно!.. Правда, я немного приболел… Но как не заболеть, работая в нашей больнице?!

— А в чем дело?.. Как там дела — в вашей больнице? Какие успехи? Может, нужна наша помощь?

— В больнице творятся безобразные вещи, товарищ Демиров, — пожаловался Али-Иса. — Откровенно говоря, я собирался зайти к вам на этих днях, товарищ Демиров. Хотел все рассказать… Правда, я не люблю наушничать, мое дело цветы. Я Цветовод…

— Цветоводство — хорошая вещь, старик.

Али-Иса, довольный, заулыбался: