Александр Старостин - Второй круг

— Учитель Ирженин не побоится сунуть руку куда не следует. И в этом не меньше героизма, чем в выполнении спецрейсов. И ты гляди на вещи реально. Определи свое отношение к работе, к Маше, к Ирженину. И начинай взрослеть, пока не поздно. Не успеешь оглянуться, вот она — старость, болезни. С теми картами, которые выпали тебе, играть можно.

— Так точно-с!

Иван Максимович обиженно замолчал. Потом буркнул:

— Это, может, и Наполеон жил по проекту какого-нибудь безумца. Только сильно отличался этот проект от того, что в конечном счете вышло.

Работы не было: закрывались по погоде, массовый прилет не начался. Техники откровенно бездельничали, сидя на лавке у диспетчерской.

Росанов думал о Любе.

«Ну какого черта выдал себя за писателя, — думал он, — как будто одни писатели и всякие там композиторы и стоят внимания? Ведь каждый год выходят тысячи книг и впервые звучат тысячи песенок. Ведь человек так называемого искусства не такая уж большая птица, как он сам о себе полагает. И мы, простые люди, ждем от произведений искусства, если уж честно, лишь развлечений. И вообще искусство — это отдушина инстинкта продолжения рода и заменитель религии. А сама религия разве не искусство? Впрочем, и среди людей искусства есть великие души. Только вряд ли величие души зависит от профессии. Ну, что я напишу?»

Появился Петушенко:

— Вот ты пропустил перевыборное профсоюзное собрание, а они взяли и выбрали в профорги Дубова — ставленника Строгова. Решили поиздеваться над профсоюзом. Ну представляешь: Дубов — профорг. Смех один. Ведь он спит на ходу. Его надо постоянно подгонять. Он, конечно, малый неплохой, но о делах профсоюза думать не будет. Его голова забита черт знает чем.

— А может, он справится? Может, все в норме? Чем он плох?

— Ты не понимаешь всей гнусности Строгова. Он все делает в пику мне. Короче! Если отловишь на чем-нибудь Дубка — режь сто процентов. Неплохо было бы и самого Строгова прищучить.

— Ладно, — соврал Росанов.

— Ты, кстати спросить, подписал ведомость на премиальные?

— Нет еще.

— Лежит у диспетчера. Если взял кого на карандаш — рубани. Но не меньше пятидесяти.

— Слушаюсь.

Росанов сел на лавку. К нему пододвинулся Лысенко по кличке Академик.

Петушенко, наморщив лоб, всецело поглощенный думами о производстве, двинулся в неизвестном направлении.

Академик, с загорелым и так называемым мужественным лицом, любитель резать так называемую правду-матку, сказал:

— Сейчас будет баланду травить в отделе перевозок. Или водку жрать за круглым столом.

«И этот все знает, — подумал Росанов, — ох уж эти «академики»!»

Росанов вспомнил рассказ всезнающего Строгова о том, что Лысенко через год приедет на работу не на городском транспорте, а на собственных колесах, так как уже второй год живет за счет одной буфетчицы.

— Лепесток-Петушок совсем не тянет в матчасти, — продолжал Лысенко, — скорее бы уматывал за кордон. Вот только не знаю, кого поставят на его место. Тебя вряд ли.

Академик вздохнул. Росанов промолчал. Лысенко закурил и, вяло шевеля губами, продолжал:

— У тебя характер слабый… Нет характера. — Он сокрушенно покрутил головой.

— Да, да, — кивнул Росанов, чувствуя, что начинает злиться.

— Ты не обижайся. Я ведь что думаю, то и говорю. Слышал, ты за все время ни разу не срезал премиальных?

— В самом деле.

— Ну вот и я говорю о том же.

— А чего это ты так стараешься? — спросил Росанов. — Может, тебе не нужны премиальные? Может, у тебя есть другой источник доходов?

Лысенко доброжелательно посмотрел на Росанова.

— Нужны. Я просто так сказал. Я сказал, что тебя вряд ли поставят вместо Петушенко. Вот только кого? Это я так рассуждаю, — пояснил он, — мысли вслух. Понимаешь?

Росанов сердито закурил.

«Ну я до тебя, сутенера, доберусь», — подумал он.

— Ты что, обиделся? — спросил Академик, добродушно улыбаясь.

— Нисколько.

Строгов начал свое неофициальное микрособрание на тему «Надо искать работы как хлеба ищут, а не ждать, когда тебя носом ткнут». Говорил он прекрасно, ловко, с явным желанием, чтоб его слышали не только техники и инженер, но и все проходящие мимо пассажиры, которые мучились от безделья. Это прекрасное выступление все, кроме пассажиров и Росанова, слушали, посмеиваясь и подмигивая друг другу.

— А кстати! — Строгов поднял руку. — Может ли произойти вынужденная, если не слить из корпуса термопатрона масло, которое положено сливать по регламенту? Дубов! Отвечай!

Дубов заулыбался своей инкубаторской, звездной улыбкой.

— Ну что? Не знаешь? Кто знает? Никто? — Строгов обвел всех торжествующим взглядом.

— Надо, товарищи, не забывать и о матчасти. Изучайте и матчасть. Не останавливайтесь на достигнутом. Главное — движение вперед. Вот нам товарищ инженер ответит. Ну-ка ответь нам, товарищ инженер!

«Вот сволочь! — подумал Росанов, не видя никакой связи между термопатроном и вынужденной посадкой. — Неужели он свое выступление затеял, чтоб меня ткнуть? Впрочем, он — и тут Лепесток прав — скорее всего просто бескорыстный и кристально-чистый гад».

— Дайте-ка спички, — сказал Росанов, — погасла, черт возьми. Кто-то думает.

Строгов, добродушно улыбаясь, сначала было протянул коробок, потом передумал и сам зажег спичку и подал огня, делая вид, будто подхалимничает.

— Может, Гаврилыч, — сказал Росанов, затягиваясь, — в авиации все может. И даже то может, чего быть никак не может. Правильно?

— Нет, а ты ответь, товарищ инженер. Нам! — Строгов рукой как бы пересчитал желающих услышать ответ. — Это вам интересно. Мы интересуемся. Правильно, товарищи?

Техники промолчали, показывая свою непричастность к выходке Строгова, но всем было и в самом деле интересно, как Росанов станет выкручиваться. Только Дубов радостно заулыбался: он жил в мире, где царит гармония в сияют звезды.

— Я не буду отвечать, чтобы у вас не возникло дурной привычки задавать мне вопросы, которые вы недавно где-то от кого-то услышали…

Росанов, разозленный еще раньше Академиком, потерял самообладание и продолжал:

— И я не пойму, чего это вы стараетесь? Чего вам надо-то? Выставить меня перед сменой дурачком? Толку-то? Объясните! Мы интересуемся. Правильно, товарищи?

Техники заулыбались в предчувствии склоки: делать-то нечего, самолетов-то нет.

И тут Росанов догадался, что имел в виду Строгов или тот товарищ, от кого Строгов мог услышать подобный вопрос на засыпку.

Строгов почувствовал, что теперь шуточками не отделаешься.

— Ты, инженер, не обижайся. Чего обижаться-то? Я тебе объясню, если не знаешь.

Росанов почувствовал, что наговорил много лишнего.

— А самолет, — сказал он, — может сделать вынужденную из-за несоблюдения любого пункта регламента технического обслуживания. Для того регламент и составляется. Правильно, товарищи? В случае с термопатроном вынужденная может произойти из-за запаха горелого масла в кабине. Экипаж может не понять, откуда этот запах, и произвести вынужденную.