Александр Старостин - Второй круг

Росанов вытащил свою записную книжку, развернул схему и стал объяснять Дубову, оказавшемуся рядом, что тут может произойти.

Дубов покачал головой, поражаясь уму своего бригадира и инженера.

«Зачем же ты, старая лисица, взял к себе Дубова на «перевоспитание»?».

Росанов сказал Строгову:

— А если будете еще задавать провокационные вопросы, пошлю вас… бабочек ловить. Ясно?

Он поднялся. Он был зол и на Строгова, и на Академика, и на Дубова за его сияние в глазах, и на Лепестка, и на себя. Он вышел через павильон регистрации на привокзальную площадь и направился к автобусной остановке. На столбе висело расписание движения автобусов. Ближайший автобус уходил в двадцать один двадцать одну, следующий в двадцать один сорок шесть.

В двадцать один двадцать одну автобус отошел в сторону Москвы, увозя весь техсостав сиены. В этот день работы было так мало, что большинство техников уехало в двадцать тридцать, хотя официально работать положено до полдесятого. Росанов проводил взглядом автобус, поглядел, не осталось ли кого на остановке, и увидел в заднем окне Академика. Академик помахал ему.

Росанов зашел в диспетчерскую, достал из шкафа ведомость на премиальные и против фамилии Лысенко написал: «100 %». В графе «Причина снятия премии» — ранний уход с работы.

«Может, и со Строгова махнуть? — подумал он. — Я видел, как он однажды лез в Ил-18 по стремянке без страховки. Нарушение техники безопасности — 100 %».

И он внутренне затрепетал от восторга, думая, какую тут можно развести демагогию вокруг этой чепухи, сколько можно произнести громких слов, ударяя себя в грудь и изображая заботу о здоровье трудящихся.

«Ладно, потом, — решил он, — его надо бить так, чтобы не поднялся».

Он собирался уже уходить, когда в диспетчерскую вошел начальник цеха — товарищ Прыгунов — тридцатилетний мужчина, загорелый и белозубый, и поздоровался с Росановым за руку.

— Влип? — Прыгунов сочувственно покрутил головой и слегка подтолкнул Росанова к своему кабинету.

Об этом недавно занявшем пост начальнике говорили как о любимце Чикаева. (А когда-то любимцем был Юра.)

— Жалко, что тут ничего не поделаешь, — продолжал Прыгунов, усаживаясь в кресло и показывая Росанову на другое, — я, честно говоря, пытался замять это дело. А тут еще и внешний вид, эта бородища, раздражающая высшее командование… Об этом говорилось особо. С бородой в авиации не поднимешься выше начальника смены. Да и то…

— Делать им нечего, — буркнул Росанов.

Прыгунов задумался. Глянув на часы, Росанов понял, что на автобус в двадцать один сорок шесть опоздал. Спешить, следовательно, некуда.

— Но ничего, — сказал Прыгунов, — за одного битого двух небитых дают.

Он думал так долго, что можно было бы сказать что-нибудь и поновее.

— Ну а так я вашей работой доволен, — продолжал он, пододвигая к себе ведомость на премиальные, — если у вас есть какие-то соображения по улучшению работы цеха, прошу высказываться.

— Толку-то?

Прыгунов удивленно поднял брови.

— А вдруг будет толк?

— Я и сам не знаю, что говорить. Я что-то запутался, — заговорил Росанов. — Мне кажется, что мы в своем деле не учли главного — чисто человеческих взаимоотношений внутри службы.

— Да? — Прыгунов заинтересовался.

— Ну, считается, что противоречия существуют только на стыках служб, при столкновении различных интересов: к примеру, имеются напряженности между летным составом, техническим, отделом перевозок… И командование считает, что «война»-то и идет между службами. Как мы иногда ловко спихиваем свои грехи на летный состав или на грузчиков!.. Однако имеются противоречия и внутри самих служб. И эта борьба носит чисто человеческий характер.

— Согласен. Однако это, на мой взгляд, этический вопрос.

— Вот это я и имею в виду. Авиация, как никакая другая работа, требует «моральной личности». Ведь у нас девяносто процентов всех работ смотровые, и только десять — операционные. Смотровые работы контролю не поддаются, тут все на совести исполнителя. И моральный дефект работника у нас отыгрывается немедленно. Это в журналистике, в торговле или в общепите можно красть и подменять одно другим — и вроде бы ничего страшного. До поры до времени, конечно. Чулочная фабрика может допускать брак — и тоже ничего трагичного. А в нашем деле ошибешься — и… сами понимаете! А ведь нал нами нет всевидящего ока, и какая мне награда за то, что я поступаю по совести, то есть по технологии? А каково экипажу после того, как где-то произошла неприятность и причина ее до конца не выяснена? Мы в своих расчетах, имею в виду предстоящую реорганизацию, забыли о самом главном: о человеке. Черт, мы всегда забываем о человеке! Вообще современная техника требует не только так называемого специалиста, но и личности.

— Что же делать? — спросил Прыгунов. — Лекции по этике?

— Филькина грамота эти лекции. И педагогика — лженаука. У нас уже есть один педагог — Строгов… Надо бы издавать его лекции. Очень убедительно все, что он говорит. — Росанов криво ухмыльнулся. — Вот бывает, — продолжал он, — все высчитаешь по науке, а все валится. Отчего? Да оттого, что человека забыли.

— Ну а это? — Прыгунов положил на ведомость руку. — Чисто какие отношения?

Росанов покраснел.

— Иногда чисто человеческие. Видите ли, из меня можно веревки вить, но я не терплю хамства. Не знаю, что с собой делать. Пора бы как будто и привыкнуть: не мальчик, под тридцать. Я ведь даже спортом занимался, чтоб оградить себя от хамства.

Прыгунов засмеялся, потом нахмурился.

— Все правильно. Но… но заметьте, — заговорил он, — моральная личность во главе какого-нибудь коллектива — это вдохновляющий пример для подчиненных. «Каков поп, таков и приход», — говаривал когда-то наш народ. Так, может, начать с себя? Лекции — это чепуха, я с вами согласен. Да и в рабочее время слушать лекции об этике — аморально, а после работы все рвутся домой. Давайте начнем с себя. Личный пример. Все остальное, пожалуй, и в самом деле от лукавого. Пример честности, обязательности, дисциплинированности, великодушия… Словом, делайте то, чего вы сами хотите от своих товарищей..: Простите, несколько нескромный вопрос: давно ли вы стали задумываться о производстве?

— Совсем недавно, — Росанов покраснел, — если честно, то примерно с той минуты, как прошел слух, что у меня есть возможность попасть на летную работу. У меня и к самолетам стало другое отношение. Вот если б каждый техник и инженер имели в перспективе возможность перейти на летную работу, качество обслуживания матчасти повысилось бы независимо от любых административных мероприятий. Вот есть такой анекдот. Технарь говорит летуну: «Все, обслужил. Лети». Летун: «Поехали со мной». Технарь: «Погоди-ка, сейчас еще раз самолет обегу».