Александр Старостин - Второй круг

Росанов внимательно поглядел на нее.

Обидно, что она таскается где-то по тайге, рассказывает, как испугалась медведя и про писк резинового клипербота по гладким камням в горном потоке.

— Выпить хочешь? — спросила она. У нее была гримаска маленькой девочки, настороженно-испуганная и ожидающая ласкового прикосновения.

— Не знаю, — сказал он. «И настанут времена, когда мужчины станут женщинами, а женщины мужчинами», — подумал он и почувствовал к Маше нечто похожее на ненависть. «Нет, сударыня! Я еще не совсем баба».

Маша включила магнитофон и положила на диван несколько книг по искусству.

Он занялся изучением изображения женщины в Индии.

Через несколько минут Маша вкатила столик на колесиках. На нем стояла бутылка коньяка, икра, нарезанный лимон, крабы и фрукты.

— Ого! Во что же тебе все это обошлось? Коньяк — девять двенадцать, крабы уж и не знаю сколько…

Маша скромно улыбнулась.

— А столик где отхватила? Почем?

— Неважно. Открой бутылку — это мужское дело.

— «Мужское дело», — передразнил он Машу.

— Ты едешь на юг? — спросила она.

— Не знаю.

— Может, вместе поедем?

Он снял со стены хлыст и стал им помахивать.

— А у тебя деньги есть?

— А как же! — удивилась Маша.

— А мне билет купишь?

— Куплю.

— Туда и сюда?

— Можно и туда и сюда.

— А содержать будешь?

— Попытаюсь.

— А как вернемся, будешь меня содержать? У нас есть один техник, так ему баба покупает машину.

— Если это шутки, то не смешные.

— А из одежонки купишь чего-нибудь?

— Ты чего дурака валяешь?

— А ты чего? — огрызнулся он. — Ты-то чего?

— Ты как будто хочешь со мной поссориться.

— Да, да, хочу!

— Ведешь себя как мальчишка. Что с тобой? Ты как будто не в себе.

— О чем ты беседовала с Филиппычем?

— Да ни о чем. Он просто хотел со мной познакомиться. Наверное, Ирженин что-то наговорил ему обо мне. С Филиппычем мы беседовали только о звездном небе и о том, как оно устроено. А еще он показывал, что приводит в движение самолетики. Вот и все. А что с тобой-то?

— Ничего.

Он опустил голову, но почувствовал, что его сейчас понесет.

— Не пойму, чего ты нашел в той смешной и несколько экстравагантной девице? Почему тебя тянет на каких-то толстомясых спортсменок?

— Я не нашел в ней ничего хорошего.

— И все-таки ты не в себе. Что с тобой?

— Говорить все?

— Все.

Он почувствовал, что его понесло, и он уже не остановится просто так.

— Меня отдают под суд… вот в чем дело, — сказал он и вздохнул.

— Как?

— Я сжег самолет.

— Не может быть! Весь самолет? Ведь он… разве он горит?

— Сорвался с колодок и врезался в контейнер. Размолотило контейнер в щепки, воздушные винты в розочки Завернулись. А при ударе о парапет переднюю ногу шасси вывернуло. Еле сам выскочил. Короче, бой в Крыму, все в дыму, и ничего не видно.

— Какой ужас! Ты не обгорел?

— Электрик обесточил самолет. Останов двигателей ведь электрический. Понимаешь?

— Понимаю. Электрический, — машинально повторила она.

— А тут, как назло, в мою смену какой-то шпион пробрался в самолет и спрятался в негерметичную часть за пятьдесят шестым шпангоутом. Представляешь, самолет поднялся, а шпион в одном пиджачке. За бортом минус семьдесят, и высота десять тысяч метров. Кислорода — ни грамма. Впрочем, он оказался не шпионом. Просто захотел слетать в Новую Зеландию. И все в мою смену. И меня обвинили в притуплении бдительности.

— Что же теперь делать?

— «Встать! Суд идет!»

— Сколько ж могут дать?

— Лет десять. Что сейчас на аэродроме творится!

Он на какое-то мгновение поставил себя на место Мишкина. Потом поглядел на Машино испуганное лицо и брови «домиком», и ему вдруг сделалось стыдно за свой «юмор». Бедный Мишкин!

— Впрочем, Машурик, я пошутил, — сказал он, — сжег самолет не я, а другой малый. Темные силы подсунули ему легкомысленную женщину, он пришел на работу с похмелья и… и сжег ероплан.

— Подлец ты, Росанов, — сказала Маша, — я удивляюсь тебе. Откуда в тебе все это? Ну откуда?

— Я плохой. И убери поэтому к черту свою кретинскую тачку с самогоном. И патефон выруби, и баб из Индии убери.

Он вышел вон с видом оскорбленной добродетели. Он шел и думал: «Ну зачем? Зачем я плел неизвестно что? Куда может завести блудословие. Да и извиняться как-то глупо. Ну чего это я?»

Он ехал на работу и занимался самоедством.

«Ну наконец-то!» — обрадовался он, раскрывая пачку приказов по личному составу.

…«Содержание: о наложении дисциплинарного взыскания на инженера смены цеха III тов. Росанова В. И.

21.4… инженер смены цеха III тов. Росанов В. И. производил опробование двигателей на самолете 12956 в нарушение требований приказов №… и начальника Базы от… на площадке, не подготовленной для опробования двигателей. Дать письменное объяснение нарушения правила опробования двигателей на самолете тов. Росанов В. И. отказался.

Приказываю: 1. За грубое нарушение требований приказа №… по опробованию двигателей и отказ дать письменное объяснение своего поступка инженера смены цеха III тов. Росанова Виктора Ивановича в соответствии со статьей 13 ДУГА [4] ДУГА — дисциплинарный устав гражданской авиации. с 18 мая 7… перевести на должность авиатехника с оплатой по часовой тарифной ставке 63,47 коп. сроком на один месяц.

2. Приказ объявить ИТС.

Начальник Базы А. Чикаев».

— Что будем делать? — спросил Росанов у Петушенко.

— Что делал, то и делай.

— А кто карты за меня будет подписывать? Теперь я не имею права, я — техник. А вы не захотите.

— Не захочу.

— Я с удовольствием поработаю техником: забот меньше — отвечай только за себя. Не пойму, зачем институт кончал. Во дурак!

— Нет, это подрыв авторитета инженера, — сказал Петушенко.

— Какой же это подрыв, если я буду хорошо работать?

— Ладно. Иди спать, а утром разберемся.

Росанов нашел прекрасный самолет старой серии с диваном в заднем отсеке. Этот борт, технически готовый, заправленный, должен был вылетать только днем. Ночью к нему никто близко не подойдет.

Забравшись в кабину, Росанов втянул за собой стремянку, закрыл дверцу, отстегнул занавеску, сделал из нее наволочку на портфеле, лег на диван и накрылся курткой.

Проснулся только в семь утра. Он помахал в лесу руками и поприседал, потом попил из термоса чаю, сидя на пеньке, и явился в диспетчерскую, бодрый и розовый, как молодой командир Ил-18 перед вылетом.

Петушенко сидел за столом, под его глазами обозначились коричневые тени. Он сердито поглядел на отоспавшегося Росанова, хотел что-то сказать, но промолчал.

Приехав домой, Росанов помылся и пошел звонить Любе. Он подумал, что у нее фамилия как у начальника, и это показалось ему смешным.