Эмэ Бээкман - Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка [Романы]

Одних только атрибутов, создающих соответствующее настроение, набиралось три чемодана: сборники избранных стихотворений, путеводители и музыкальный комбайн с кассетами и пластинками. Содержимое саквояжа из крокодиловой кожи было особенно ценным: четки, православная икона, музыкальная шкатулка работы прошлого века и миниатюрные шахматы с фигурками из слоновой кости. В этой сокровищнице лежали и ордена различных стран, и муаровые ленты, надеваемые через плечо; в особо торжественных случаях я выучивал из кармана нацистский рыцарский крест с дубовым венком, это тоже размягчало кое-кого из дам. Когда я впервые повесил себе на шею этот крест, одна моя тогдашняя подопечная нагнала на меня страху: волосы встали дыбом — неужто я выгляжу таким старым? Глупышка поверила, будто я сам, лично, заработал этот крест, и все приставала: скольких врагов пришлось уложить для этого? К счастью, ограниченность кругозора этой дамы в области истории побила все рекорды. Потом я перестал удивляться. Женщины просто не знали, когда была последняя война.

Со временем я наловчился укладывать чемоданы и в случае необходимости мог собрать пожитки за полчаса. Бывало, что какая-нибудь капризная дочь Евы давала мне от ворот поворот. И я отправлялся на все четыре стороны, не оставляя своих координат.

Когда женщинам все приедается и отношения идут на спад, щедрые в прошлом создания, широкие натуры, порой становятся мелочными, как прачки. Однако я не намерен был из-за чьих-то прихотей и настроений отказываться от заработанных подарков; обычно я выступал в роли любителя искусства и не мешкая сдавал подаренные мне ценные картины на хранение в банковский сейф. Зачем трепать себе нервы и выслушивать, как женщина, на которую ты потратил столько сил и энергии, оплакивает выброшенные на ветер деньги.

Таким образом, афганская гончая была бы несовместима с моим неустойчивым образом жизни. К тому же ни одна переживающая душевный кризис и прибегнувшая к моим услугам дамочка не потерпела бы, что я отдаю часть своей нежности и заботы какой-то собаке. Ты взят в дом, чтобы утешать меня, так будь моим безраздельно! Многие женщины любили путешествовать — им нравилась суматоха отелей — куда бы я дел бедное животное?

Я утешал себя: наступит время, поживу в свое удовольствие, пошлю нуждающийся в помощи женский род ко всем чертям, уединюсь на своей вилле и неделями не буду выезжать из нее даже на расстояние десяти километров; стану радоваться своему уютному дому, пяти живописным пиниям в саду и густой самшитовой ограде, отделяющей меня от соседских владений. Вот тогда-то мы и побродим вдвоем — я и собака, будем спать когда захочется и есть что понравится. Сколько раз мне приходилось глотать устриц, жевать трюфели и, несмотря на отвращение, делать вид, будто изысканные деликатесы вовсе и не застревают у меня в горле.

И вот теперь неожиданный сюрприз, от которого потеплело на сердце. Афганская гончая сидит как раз возле моих свертков. Не перевелись еще в мире неведомые благодетели!

Шагнув в сторону собаки, я почувствовал в ногах какую-то удивительную легкость. Все предостерегающе закричали, мол, осторожно, вдруг она бешеная, а может, у наших врагов коварный план именно через эту дворнягу — дворнягу! — погубить всех нас, давайте прикончим ее сразу; мне же захотелось не мешкая прочитать табличку на шее собаки. Вдруг собака прислана не мне? Все чуть ли не завопили от ужаса, когда я присел перед собакой на корточки и принялся изучать табличку. Страх смерти, то и дело подогреваемый Эрнесто, совсем лишил их рассудка. Скоро столовый нож покажется им гильотиной, а вилка — штепселем электрического стула.

Собака сидела смирно, мне всегда нравились хорошо воспитанные животные — не понимаю, почему Флер так привязалась к тупой и неповоротливой корове, — собака не рычала и не лаяла, пока я изучал табличку. Порода афганская гончая. Кличка: Фар. При себе имеет собачьи консервы английского производства, нетто 45 фунтов. Выпивает в день 1,5 литра воды. Итак, данные собаки и инструкция, как ее кормить. Кто послал пса? Кому? Неужто действительно мне? На обратной стороне таблички об этом не сказано ни единого слова.

Я попытался успокоить остальных. Насочинял, что у меня имеется кое-какой ветеринарный опыт, в юности занимался разведением породистых: собак. Фару два или три года, кожных заболеваний нет, судя по слизистой оболочке, никакой инфекции в организме не наблюдается.

Осведомленность, с которой я поспешил высказать все это, удовлетворила их, и они оставили меня разглядывать собаку, я украдкой провожу ладонью по голове Фара и взлохмачиваю его мягкую шерсть.

Шерсть у афганских гончих настолько красива, что глаз не отвести. Я не знаю ни одной другой породы собак с такой великолепной шубой. Не только туловище, но и передние и задние лапы покрыты одинаковой длины шелковистой шерстью цвета крепкого чая со сливками. Золотисто-коричневые пушистые прядки на кокетливо висячих ушах подчеркивают изящество черной морды. На светлом лбу темные полукружья бровей — у собак этой породы иногда бывает совсем человеческое выражение.

Сгущающиеся сумерки мешают мне заглянуть в глаза собаке.

— Фар, — тихо и настойчиво говорю я.

Собака напрягается, ждет команды.

Пусть с самого начала запомнит мой голос.

В кузове машины, между ящиками, мы оставляем свободное пространство для Фара — таким образом, во время поездки у него будет свое место, нечто вроде временной конуры. Я хватаю большого пса в охапку и подсаживаю в машину. Все заняты своими хлопотами и словно не замечают, что мне нужна помощь. Еле-еле поднял его — Фар упитанный, крепкий пес. Ну да ладно, я не сержусь на товарищей. Своим поведением они признали, что Фар безраздельно принадлежит мне, это даже хорошо, ни у кого не будет никаких прав на собаку.

Машина, слегка покачиваясь, движется в сторону вивариев, руль доверили незадачливому планеристу, ничего, справляется. Пусть привыкает к роли слуги. Он среди нас единственный, кому ничего не присылают. И мы, чтобы не дать ему протянуть ноги, вынуждены по очереди отрывать от себя кусок. Вообще надо бы поговорить с ним начистоту. Пусть знает и мирится с тем, что обязан бежать по первому взмаху руки и делать, что прикажут. У нас тут не бесплатный дом отдыха, а серьезное, даже мрачное заведение — тюрьма, хотя и без стражи. Впрочем, этот попавший в передрягу голубчик, видимо, не очень ясно представляет, куда приземлился. У нас тут подобралась подходящая компания — к чему нам скрывать и стыдиться своего статуса? Веселенькая история, ты среди заключенных, а считаешь себя свободным человеком!

Яркие краски заката на восточной оконечности каньона заметно тускнеют, сужающаяся светлая полоса становится все краснее, тень, опустившаяся на каньон, сгущается и сливается со все еще клубящимся дымом — Роберт вынужден ехать медленно, зажигать фары ему запрещено.