Николай Москвин - Конец старой школы

В неведомые, страшные день и час тридцать два голубых балльника раздаются классу. Что же страшного: маленькая длинная тетрадочка в картонном голубом переплете; на первой странице искусной рукой классного наставника нарисованы с росчерками фамилия и имя ученика; на второй — черные цифры, красиво выведенные. Внизу под цифрами напечатано курсивом: «Подпись родителей» и точки, точки, точки. Отец подпишет: вместо точек отцовская фамилия, — вот и все… Что же тут такого?..

В неведомые, злые день и час тридцать два голубых балльника раздаются классу.

10-е. Понедельник

Сегодня выдали балльники. У меня по немецкому кол. По арифметике двойка. По остальным прекрасно. За двойку нагорит. За кол не знаю, что будет. Я уже большой, мне скоро тринадцать лет, а я боюсь, как приготовишка. В субботу надо сдать балльник. Покажу папе завтра перед фабрикой — и делу конец.

Щелка почти готова. Займусь ею после балльника.

11-е. Вторник, вечером

Зачем я не показал сегодня? Сейчас я, Витя и Мина ездили с мисс Прайт к Татарниковым. К Наде я сегодня не подходил. Звали играть в привидение.

Я не пошел. Надя обиделась, кажется. Черт с ней! Не до нее… Зачем я сегодня не показал балльник? А как показать…

За утренним чаем с папой встретились (я нарочно раньше встал). Папа спросил:

— Ну, как, наследник, учишься?

— Учусь, — я говорю.

А папа:

— Ну, учись, учись. Пятерки приноси.

Как после этого покажешь! Окончательно решено — покажу завтра.

13-е. Четверг, вечером

Какой дьявол придумал это мученье! Тихон и Даша зовут меня уже «молодой барин», а я вот мучаюсь! Сегодня не пил чай и не ужинал. Вчера ночью упал с постели, разбил локоть. Ночью решил переправить кол на четверку. А потом, когда буду подавать, опять на кол. Утром искал черные чернила. У нас в доме только зеленые. На большой перемене сбегал из Реального в лавочку за чернилами. Когда приехал за мной Тихон, я его спросил:

— Тихон! Я загадал: пароход или паровоз?

Тихон ответил: «Паровоз». А я загадал: если переправлять, то «паровоз». Значит, переправлять кол на четыре. Судьба! Когда подъехали к дому и стал выходить из пролетки, стукнул нечаянно пузырьком о козлы. Порезал руку и закапал брюки и пролетку. Я сказал Тихону не говорить об этом никому. Обещал отлить из большой бутыли черносмородинной наливки, что стоит в буфете. Но значит, судьба — не переправлять!

Сегодня после вечернего чая вынул из-под комода балльник и пошел и столовую, но папа, оказывается, уже в спальне — одевается в Благородное собрание.

Ждал папу в передней, но туда вышли и мама (тоже в Благородное), и Витька, и Даша. При всех испугался показать. Спрятал под рубашку. Папа увидел меня и спросил: «Что сентябрем смотришь? Мисс мне тоже говорила, что ты на нее букой глядишь!» А сам надевает шляпу и в дверь. Ему все равно.

Ушли оба. На маме было зеленое шелковое платье с желтой тесемкой. Мама на днях накричала на мисс за это платье. Мисс сказала, что портниха зря нашила желтую тесемку, лучше было бы черную или белую. Мама накричала, что у мисс нет какого-то вкуса и что мама сама выбирала…

И вот ушли. Папа говорит, что я гляжу на «нее» букой! Если бы он знал! А «она»… Все готово. Завтра, завтра, после балльника! Сегодня четверг, в субботу утром надо уже принести балльник, — значит, завтра последний день. Покажу с утра и сразу, чтобы уже не думать, не мучиться. А вечером, вечером…

15-е. Суббота, утро

Проспал. На историю не пошел. Пойду ко второму уроку. Вчера купил еще раз чернила. Переправил кол на четыре, а двойку — на тройку. Кол очень хорошо получился, а двойку скоблил ножичком.

Показал вчера до ужина, как только приехал из города папа. Папа кричал и стучал кулаком по столу. Когда увидел немецкий кол (переправленный на четыре), схватил меня за плечо и два раза ударил по затылку. Я заревел. На крик пришла из гостиной мама. Мама сказала, что по голове бить нельзя, — надо бить по мягкому, по…

Папа, я узнал, встретил на улице классного наставника, и он ему на меня наябедничал и про кол и про двойку. Папа не переставая все время сильно стучал:

— Колы получать да еще мошенничать, подлоги делать!

Потом папа громко кричал:

— Англичанка у нас дома живет, француженка на дом ходит. Что же, мерзавец, теперь еще немца приглашать?! Может быть, и арифметика звать?! За что я тогда деньги в Реальное плачу?

Тут папа опять ударил меня по затылку. Но мама сказала, что не надо по затылку, а надо по мягкому. Хорошо, что «ее» в комнате не было.

Когда все прошло и папа подписал балльник, он сказал, что сам поговорит с немцем и с арифметиком: почему по всем другим предметам мне ставят хорошие отметки, а по их плохие?

Но что потом было! Я почистил зубы, умылся, лег спать. Витька заснул быстро. Моя кровать около двери. Дверь заперта. А между створок ниже середины — щель. Чтобы она больше была, я долго ковырял ножичком. Закрывал на день хлебным мякишем.

Витька заснул быстро. Я подполз головой на середину кровати и отлепил мякиш… Мисс сидела против щелки и читала. Долго читала, я даже спать захотел. Но вот она отложила книгу и стала стелить постель. Я испугался: а вдруг она потушит свет! Мисс сняла платье и стала белая-белая. Сняла еще белое. На ней белые штаны, как у меня, но до колен и с кружевами. Зачем? Все равно никто под платьем не заметит!

Тут завозился Витька. Но я лег на подушку и нарочно притворился спящим. Лицу стало очень жарко, и захотелось пить… Витька сейчас же заснул. Я опять подполз к щелке…

10 ноября

Выдали балльники. По немецкому кол. По истории и черчению двойки. По географии три с минусом. Остальное — живет. Что делать? Подтянуться, исправить в будущем колы и двойки я сумею. Но матери, главное, пятерки сейчас давай. Показать отцу, он не будет драться. Лучше все же показать матери. Но она ведь отцу скажет все равно…

Сегодня встретил Арсюшку Скосарева. Он был со своими ребятами из Городского. Он спросил меня: «Ваших выпустили?» Я говорю: «Выпустили, а зачем тебе?» Он говорит: «Крыть идем! Вчера ваши зеленые покоцали наших на Заячьей улице!» А я говорю ему: «Брось, Арсюшка, — может, это гимназисты!» А он отвечает: «Одна дрянь! Только известно, что реалисты. А ты что, господских сынков защищаешь?» Я ему говорю: «Я не защищаю, а только наших реалистов тут, главное, много — побьют тебя, Арсюшка, вместе с ребятами почем зря».

Они все-таки пошли. Вот Арсюшка Скосарев и другие с нашей улицы не любят, зачем я и Митька Пушаков в Реальном учимся, а не в Городском, как они. А я вовсе, главное, не задаюсь перед ними. А Митьку они хотели даже лупить — не признает городских. И надо ему всыпать — на задавайся! Не подлизывайся к Яшмарову.