Николай Москвин - Конец старой школы

В боковую дверь разрумяненное, загримированное лицо:

— Скоро, что ли, все уже готово!.. Уже хлопают… «Девятьсот пятому» выходить?

— Сейчас, Галя. Марсианин в гимнастическом зале заново делает молот и косу… Антон пошел за ним. Придет, дадим второй звонок.

«…Керенский на скамейке-пьедестале. К нему протягиваются руки: справа жандарма, слева фабриканта с мешком денег. Кленовский для своего «фабриканта» пусть не забывает придерживать свободной рукой подушку на животе. Затем — помещица… Как же, чтобы не загородить фабриканта и жандарма? Вот так, в три четверти… На «помещице» — Бабановой амазонка, в руках стек. Две минуты… Занавес. Перегруппировка. « Октябрь ». В центре скамейка. Толмачева на скамейке. Красный плащ опустился до полу… Слева рабочий — Скосарев стоит прямо, облокотившись на молот. (Гришин, растяпа, куда-то провалился с молотом!) Крестьянин — Лисенко… Пушистая бородка. Спокойствие. Коса в руках (растяпа! И косы нет!)… Красный свет на сцене, красный свет в зале… Спрятанный хор с балкона третьего этажа… Медленно… занавес…»

Гудит зал. Два звонка остро прорезывают гул. Телегин и Брусников пятятся назад, к занавесу, и в последний раз, перед третьим звонком, оглядывают первую картину.

— Все в порядке, — говорит Антон. — Жандарм зол… Плясов, свирепей гляди! Рабочие и крестьяне лежат исправно. «Революция» сгорбилась.

Брусников нерешительно топчется… Длинные пальцы ненужно теребят мягкие волосы… И вот — к Толмачевой:

— Галя, вам придется, того… снять кофточку и завернуться в красное так, чтобы шея, руки, может, даже плечи были открыты.

Ноготь Телегина царапает мягкую бумазею занавеса. Насупившись, разглядывает ноготь, спрашивает:

— Зачем это?

Брусников бросается к Телегину, к Толмачевой, топчется в середине…

— Понимаете!.. Революция тут дана в символе… А на символе не может быть гимназической кофточки!.. Как вы не понимаете! Впрочем, если Галя не хочет…

У Толмачевой веселые искорки скачут по синим глазам, окантованным гримом.

— «Понимаете», «понимаете»! — передразнивает она. — Какой вы, Миша, смешной! Даже покраснели. Кто сказал, что не хочет? Раз нужно, я сниму… Рабочие, крестьяне, жандармы и режиссеры, от-ве-ернись!

— Ну, если для символа… — Телегин поворачивается спиной к сцене. — Не простудилась бы без кофточки… Тут вентилятор недалеко.

Сзади глухо (чувствуется спиной: кофточка сейчас ползет вверх, закрывая лицо, рот…):

— Нянька мне нашлась: «простудится», «вентилятор»!..

Телегин неожиданно про себя повторяет: «Нянька нашлась», «нянька нашлась». И от этого вдруг радостно: «Ворчит на меня, а сама довольна!»

— Можно. Поворачивайтесь!

Набухая в воздухе, летит коричневая кофточка. Телегин ловит ее за рукав. Еще теплая, пахнущая Галей.

«…«Нянька нашлась»… Глупая…»

Красный отсвет плаща теперь ближе подполз к открытой шее, к щекам.

«…«Нянька нашлась!» Хорошая ты моя…»

— Жандарм, позовите Дымченко из комнатушки, — быстро говорит Галя. — Она мне поправит плащ… Варя у меня сегодня за камеристку… Варя-а! — кричит она, но Дымченко уже в дверях. — Разложи складки.

Гудит и топает зал. Брусников приоткрывает узкую прорезь занавеса. Плывут лица, пятна… «Вот сейчас, сию минуту, увижу ее… Как только обернусь, так и увижу… Но как…» Жужжит вентилятор, жужжит зал… Теплое, зябкое — по спине… «Сейчас, сейчас…»

Повернулся лицом к сцене и первое, что увидел; темные спирали волос на висках. Смешливая ямка на щеке… Светло-коричневое платье, белый передник.

…Вот так же когда-то, только голубая птица банта на ленивой косе… но платье, передник словно те же. Имя?.. Варя… Имя?.. Михаил… Теплая ложка… будто губы… Вот она закалывает булавками красное. Коричневое и белое мешаются с красным. Ткань лежит хорошо, выпукло, но что же может быть не так ? Вот ноги…

— Галя! Вам надо закрыть ноги, а то чулки и туфли видны.

— Закройте сами… Варька меня спеленала, я не пошевелюсь…

Брусников нагибается. Под красным исчезают Галины ноги. Недовольный вскрик сзади, за красным:

— Кто это там материю тянет!.. Складки распустились!

«…Вот сейчас… сейчас…»

— Брусников тянет… Кстати, чучело, познакомься… Это — Миша… Скорее кончайте, замучили!

…Толмачева, сцена плывут, уходят, проваливаются. Вентилятор жужжит рядом, над ухом, и нет ничего, кроме неугомонного ж-ж-ж-ж-ж! И еще ямки щек близко, для него… Теплое в протянутой ладони. Теплое и зябкое…

— Дымченко… Варя…

— Я знаю… будем знакомы — Брусников.

— Будем…

Откуда-то напыженно-басовое, телегинское:

— …Брусников, Клубников, Крыжовников, Волчьи ягоды. Вот те клюква — пшел вон из класса!.. То есть я пошел давать третий звонок… — И проходя мимо: — Это, Варя, его полная фамилия — запомните!

Брусников в последний уж раз оглядывает сцену.

…Всё ли так?.. Скосарев хватается за плащ Гали… «Будем! будем! будем!..» Тысячу раз «будем»! Жандарм взмахнул плеткой — устоит ли Венька так три минуты?.. На ладони еще щекочущая теплота ее пальцев — вот так руку… будем… знакомы! Свершилось… так просто, совсем просто! Галя, какая ты хорошая!

Гул зала прорезает третий звонок. Лязг колец занавеса. Назад, за кулисы… Жаркое дыхание зала в распахнутый занавес. В распахнутый занавес вертящееся, неожиданно близкое ж-ж-ж… И, проваливаясь в дверь кулис, последнее: «Надо было закрыть вентилятор…»

Если бы не задержали третью картину — возможно, этого и не было…

Третью картину немилосердно задержали. Выяснилось в последнюю минуту, что в рампе только одна красная лампочка. Так глупо: в арматуру зала ввинчено немало отдельных красных лампочек, а в рампе только одна.

Телегин напропалую бросился вниз по лестнице. Ноги перемахивают с первой ступеньки на шестую, с шестой на двенадцатую — вниз, вниз…

Но Елисей не такой — он неторопливо пошел за ключом, ключ неторопливо, царапая, пролез в скважину. Звонко гудя, словно аккорд рояля, открылся старый замок, привыкший к спокойным движениям Елисея.

В комнате, под лестницей, — слесарно-столярное крошево. Елисей направляется к угловому ящику. Телегин наперерез Елисею — первый у ящика. Руки тащат бумажные гофрированные трубочки. Упираясь, вылезают из них лампочки.

— Белая!

Стеклянный матовый овал.

— Белая!

Не вынимая, только приоткрывая гофрированные гнезда: белая, белая…

— Если, как раз, сверху ящика нет, товарищ Телегин, то не ищите — там все белые… Где бы это они, как раз, могли быть?

Телегин смотрит на косой потолок и как бы сквозь него — в зал.

— Лестницу, старина! Вывинчу штучки четыре из зала. Лестницу!!

…Третью картину задержали… Участники предыдущих картин успели уже разгримироваться и уйти из-за кулис. Если бы они не ушли…