Василий Гроссман - Степан Кольчугин. Книга первая

Дед нюхал табак и с уважением говорил:

— Вот, значит, получается: одни — против человека, второй — против инструмента, третий — против огня… Значит, не тревожь.

Впервые Степка увидел человека, проявлявшего интерес к огромному и непонятному миру камней, воды, ветров. Когда мальчик расспрашивал о таких вещах взрослых, они обычно отвечали:

— Кто его знает. А тебе зачем это? А я почему знаю…

А дед рассказывал, откуда в шахте берется вода, почему под землей жарко, как попали под землю скелеты рыб и остатки растений.

Старик обычно сердился, говоря об инженерах:

— Вот понаехали, дармоеды! Как их не было, уголь прямо с поверхности брали. А стали они мерить землю, ди кресты по всей степи ставить, да на бумагу планы списывать — он и ушел вглыбь.

Однажды, когда Степка сидел на динамитном складе, туда пришел запальщик.

— Здравствуйте, дедушка, — сказал он и снял перед стариком картуз.

Дед засуетился, начал греметь замком и сердито крикнул Степке:

— Отойди со своей лампой. Шляешься, а тут люди работают.

Степка отбежал к железной дверке и слышал, как запальщик, помогая старику снимать замок, говорил:

— Давайте я вам подсоблю, отдохните, папаша.

Все время, пока запальщик был на складе, старик стоял, опираясь на шашку, и, глядя в сторону мальчика, сердито кашлял.

Потом, проходя мимо Степки, запальщик негромко, сказал:

— К деду ходишь — это хорошо, он священный старик, он в своей жизни за тридцать человек упряжек наработал.

Степка растерялся оттого что запальщик заговорил с ним, и ничего не ответил.

Наступил день получки.

Степку едва не задавили в буйной толпе, собравшейся перед конторой.

Чего только Степка не видел в этот страшный и все же веселый день! Люди спорили, дрались, целовались, некоторые женщины выпивали с мужьями и дружками, другие ругались и грозились, но мужья только отмахивались.

Высокий коногон встретил мальчика перед конторой и спросил:

— Сколько выдали?

— Шесть рублей и две копейки.

— Это с тебя штраф взяли, — объяснил коногон и сказал: — Пойдем, поднесу тебе. Тут народ артелями гуляет, а мы с тобой конторские, нам нужно вместе компанию вести.

Степке очень хотелось выпить в получку, как настоящему шахтеру. Он пошел с коногоном к казенке. Народу там собралось не меньше, чем перед конторой.

— Ты тут подожди, — сказал коногон и начал пробиваться через толпу.

Многие шахтеры сидели на земле, выпивали и вели шумную беседу, точно друзья, встретившиеся после долгой разлуки. А ведь они никогда не разлучались: днем работали вместе под землей, ночью засыпали вповалку на полу землянок и дощатых балаганов. Курчавый забойщик, рассказывавший, как на шахте девятнадцать просили уволить фельдшера, уже крепко выпил и так развеселился, что всем было приятно на него смотреть. Сперва он плясал и кричал, что ему ничего не жалко на этом свете, потом обхватил обоих своих саночников за шеи и хотел их постукать друг об дружку лбами.

Степка понимал, почему людям хорошо в день получки. Ведь они сидели на теплой земле, ветер обдувал их, солнце сверкало на веселой бутылке, и всюду вокруг, куда ни поглядишь, были лица друзей.

Пришел коногон. Он ударил по донышку бутылки, и водка вмиг помутнела, заполнилась мелкими пузырями.

— Валяй угощайся! Скоро только…

Степка поднес горлышко ко рту. Его тотчас же начали подзадоривать:

— Подавится!

— Помрет!

— Вот его матка идет, задаст ему.

Коногон, стоя рядом, давал объяснения.

— Дверовой с восьмого западного, сирота круглый, — говорил он. Но, увидев, что сирота быстро и судорожно продолжает глотать водку, коногон отобрал у него бутылку.

— Вот это сирота!»— смеялись шахтеры. — Такой сирота не пропадет!

Курчавый забойщик, поддерживаемый саночниками, как престарелый военачальник, подошел к Степке и скапал наставительно:

— Гуляй, мальчик, гуляй, скоро зима придет. Утром спустишься — темно, вечером подымешься — темно. А сейчас гуляй. Сейчас вся шахтерня гуляет.

И Степка гулял. Ему казалось, что огромное колесо веселья вертится в его голове и груди. Он плясал, пробовал петь, к общей потехе затеял драку со стариком стволовым, и тот, подняв руки, закричал:

— Убьет меня, злодей!

Вдруг Степка вышел из толпы и, спотыкаясь, пошел в сторону дома. Чем дальше он шел, тем хуже ему становилось. Дышать было трудно, на глаза набегала темнота, ноги подгибались, сердце билось со страшной быстротой.

Переходя через железнодорожный переезд, он споткнулся и упал на рельсы. Какой-то человек оттащил его в сторону. Он сидел возле будки, не имея силы встать на ноги. Потом его стошнило. Стрелочник вышел из будки и начал ругаться, но, поглядев на серое лицо мальчика, замолчал и вынес в жестяной кружке воды. Степка выпил несколько глотков и поплелся дальше.

Во дворе дети окружили пьяного Степку. У Мишки Пахаря лицо помрачнело от зависти. Алешка, сам того не замечая, начал подражать Степкиным движениям и объяснил девчонкам:

— Получка у него сегодня, он гуляет.

Вскоре его заметили женщины. Бабка лохматой девочки говорила:

— Вот оно, окончание света: старики вешаются, мужики с японцами воюют, дети пьянствуют.

Тетя Нюша прямо помирала от смеха.

— Вот Ольге подарочек будет, — выкрикивала она и трясла головой.

— Тетя Нюша… — с трудом выговорил Степка и провел рукой по горлу.

— Нюшка! — закричала из окна Петровна. — Что ты ржешь, дура? Ведь он опился, он помереть может.

Тетя Нюша подхватила мальчика, поволокла его в дом, положила на кровать.

— Да разожми кулак, — говорила она, стаскивая со Степки рубаху.

— Это получка моя, — сказал он.

Тетя Нюша пересчитала деньги.

— Шесть рублей и две копейки. Рубля два пропил?

Бабушка Петровна принялась ругать шахтеров:

— Разве заводские допустят такое? Чистые свиньи!

Степка уснул.

Вечером его разбудили мальчики. Степка начал рассказывать. Все, что с ним произошло, в рассказе потеряло свои неприятные стороны. Оставался лишь подвиг, удивлявший слушателей и тешивший рассказчика.

В комнату заглянул Афанасий Кузьмич и спросил:

— Ремешком не хочешь для опохмелки? — и взялся рукой за пояс.

Слушатели хмуро глядели на него, всем было ясно, что старик завидует Степке. И когда Афанасий Кузьмич ушел, все обратились к рассказчику:

— А ты что?

— Я что? Ну что… Я сразу к нему: «Думаешь, ты стволовой, так я тебя боюсь?» А он: «А ну, ударь», — и ко мне… А я говорю… эх…

— Степка! — вдруг произнес Алешка и обратился лицом к двери.

И вмиг весь сегодняшний мир отошел от Степки. Исчезли товарищи, сидевшие рядом, исчезла нудная, ноющая боль в шее, забылась буйная шахтерская жизнь. Осталось лишь милое лицо, серые губы, обычно тонкие, сурово сложенные, а теперь растерянные, открытые, незнакомый платочек на черных волосах.