Гавриил Федотов - Любовь последняя...

— Мне везет, как утопленнику! — сразу сорвался, перебивая ее, Андрейка. — Просто, как заклятие: я хочу в действующую армию, а меня то в землерои, то в помпекаря, то в демонтажники, то в грузчики… От кого ж хоть теперь это назначение в эшелон зависит?

Секретарша остренько взглянула на него, молча закрыла «разноску», суетливо выбралась из-за стола и, обойдя его, засеменила с удостоверением в руках к кабинету.

— Я сейчас доложу! — шепнула она, уже берясь за дверную ручку.

Она вернулась и опять полушепотом, тоном заговорщицы посоветовала:

— Пройдите, молодой человек, и поговорите с ним смело, как здесь! Он прямых и настойчивых любит…

В сдвоенных, как тамбур, дверях кабинета Андрейка столкнулся с Горновым, который, кажется, не узнал его — был чем-то расстроен. Кораблев говорил по телефону и из отрывочных его фраз можно было понять, что где-то вне завода погибло при бомбежке много людей. Его крупное волевое лицо выглядело усталым, возле углов рта пролегли жесткие складки.

— Ты чего это мудришь, не хочешь удостоверение брать? — положив на рычажки трубку, строго спросил он. — Почему отказываешься вагон с ценным оборудованием сопровождать?

— Потому, что думаю в действующую армию, на фронт, — упрямо повторил Бурлаков.

— А тут не фронт?! — крикнул Кораблев знакомую Андрейке фразу. — Мы давно на переднем крае… Час назад двадцать семь человек на участке золоудаления головы свои сложили — на важных оборонных работах погибли! И кроме этих… разве мало наших заводских рабочих пали смертью храбрых прямо у станков под пулеметным огнем и бомбежками? Я не оговорился: именно так о них надо сказать! А потом час за часом, день за днем, опять зачастую ценою собственной крови, а нередко и жизни спасали станки и все другое заводское оборудование?! А ты, значит, считаешь это маловажным?

Бурлаков горько усмехнулся:

— Я тоже, кажется, грузил предостаточно.

— Знаем! А чего так криво усмехаешься? Выходит, считаешь, наряду с самыми отсталыми, что не стоит спасать такой ценой эти «железки»? Вот только перед тобой разговаривал я с одним из таких — точно в душу он мне наплевал… Пожилой уже, а совершенно ему невдомек, что спасают люди не «железки», а — железную силу страны!.. Ту — без которой не выстоять!!

— Что вы, — торопливо вставил Бурлаков. — Я теперь это понимаю. И сам я не по всякой тревоге в убежище бегал!.. Но если б я был кадровый заводской рабочий и делал, например, такую важную деталь? А то ведь я просто мобилизованный… Никакого тут ущерба завод не претерпит.

Кораблев чуть заметно усмехнулся, а складки в углах губ заложились еще глубже.

— Мы тебе большее доверяем: сохранить Родине то, на чем куется очень грозное оружие, — сказал он. — А оружие сейчас — Победа! С эшелоном, конечно, тоже может всяко случиться: и задержки, и бомбежки, и перегрузки вагонов… Но ничего: справишься… Уж коль попал на завод — так помогай до конца! Не зря ж тебя со всех сторон мне хвалили. Да и сам я в свое время повоевал и теперь, вроде, неплохо разбираюсь, с кем можно идти в разведку, а с кем и на печи ненадежно… Забирай, Бурлаков, без долгих разговоров удостоверение и поторопись валенки в дорогу получить… И помни, что для мобилизованного любой приказ ГКО — боевой приказ!!

Андрейка выскочил от грозного замначштаба красный, как из бани. Даже лейтенант Васенин, со своими недавними косыми взглядами, показался ему теперь более уступчивым и покладистым. Растерявшийся, он, только выйдя наружу, подумал, что не взял ли его напористый замначштаба этим высоким приказом на пушку и, лишь сейчас, вынув из кармана стеганки, пробежал глазами свое удостоверение. Но нет, все было непоправимо солидно: отпечатанное на плотной бумаге жирными синими буквами, с большим штампом в углу и скрепляющей три размашистых подписи глазастой круглой печатью внизу, оно и начиналось весьма внушительно: «Согласно приказу ГКО оборудование номерного завода направляется…» Торопливыми мелкими шажками к нему подбежал ревниво поджидавший Горнов и озабоченно спросил:

— Ну?

— Еду, — так же коротко ответил ему Андрейка, пряча в ватник удостоверение.

— Понятно, — обиженно топорща подстриженные усы, сказал Горнов. — Чего уж там, известно! Ты вот молодой, и нервы нетронутые, селянские — и уже отправляешься! А мне, как отрезал: поедешь, говорит, когда вся бригада поедет. Ему, вишь, железки эти всего важнее: не все, мол, еще в вашем цехе машинные ошкурки пособраны…

«А ведь, разбирая свой карусельный даже прослезился», — с удивлением вспомнил Андрейка, расставшись с Горновым. И, странно, этот в сущности неприятный разговор быстро попал в орбиту его торопливых думок. То обстоятельство, что кроме забракованного племянника секретарши есть еще на его вагон конкретный живой охотник — повернуло мысль о неизбежности поездки, и он поддался новому ходу обнадеживающих соображений.

«Валенки эти, дорожные, пока получать не буду, — думал он. — Поговорю сейчас сначала с Васениным, а потом и с самим Порошиным можно потолковать… Не на свадьбу отпрашиваюсь! А может, Лешка Зимин или хоть Акимов полюбовно вызовутся? Все одно они автомобилисты-то липовые… В конце концов хватит мне отираться в тылу хлебным токарем. Фриц прет так» что душа горит. Радиосводку слушаешь, а руки сами просят ППШ!»

Однако через пять минут от новых его соображений решительно ничего не осталось. Потому, что встретил Бузун и она поделилась с ним такими новостями, от которых все его в спешке построенные надежды развеялись в прах.

Она остановилась около него сильно заплаканная. В глазах ее были слезы и тревога.

— Ужас! — сказала она. — На площадке золоудаления, на рытье рва и окопов, почти все бомбежкой побиты. Васенин тоже насмерть… — Голос у нее сразу сорвался, она всхлипнула и досказала полушепотом: — И твои дружки… Акимов и Зимин тоже убиты наповал.

— Ты сама видела?

— Всех видела, а теперь жалею, что ходила смотреть, — плакала она. — А ты туда не ходи — их уже увезли…

— Як парторгу ЦК Порошину шел…

И Андрейка даже сообщил, зачем ему понадобился Порошин. Он не смог сказать ей, что шел именно к Васенину и ребятам-землякам.

Августина торопливо вытерла глаза и, проглотив слезы, зло спросила:

— Один думал?! Да ты что: маленький или умом рехнулся? Да ведь Порошин сам твердит, что эвакуация оборонной техники вопрос жизни и смерти! Зуйков-то как в армию рвался? Просто гремел, как жесть на ветру, а сунулся с этим к Порошину — и теперь отправляется, точно миленький, со своими станками-автоматами на восток! Кажется, десятый у него вагон, моим соседом поедет… А твой двенадцатый, у Коломейцева тринадцатый… Он, чудак, даже хотел с Зуйковым меняться, но Холодов запретил: говорит в документах будет путаница… У тебя тоже в удостоверении указано, что сопровождаешь двенадцатый вагон!..