Арон Эрлих - Жизнь впереди

Здесь, у большого конвейера, внимательному наблюдателю открывалось величие коллективной человеческой воли, сказочная мощь десятков тысяч людей, связанных единством цели.

Стерженщица в литейном цехе, разравнивающая землю в формах, кузнец, штампующий какое-нибудь колечко или валик, токарь, фрезеровщик, шлифовальщик, доводя на станках с микрометрической точностью размеры деталей и нанося в их очищенных, сверкающих плоскостях необходимые отверстия и каналы, — все они одинаково создают машину, все непременные участники единого и многообразного процесса. Великое множество деталей составляет автомобиль — от самых крупных и тяжелых, которые переносятся с места на место большими, движущимися под потолком электрическими кранами, до мельчайших, могущих сотнями уместиться на ладони. Но каждая из них — необходима, и если нет хотя бы одной, самой неприметной, нет и полноценной, готовой к действию машины.

Устье конвейера. Край чудесной реки. Едва поспеет сюда новенький грузовик — уже заправленный бензином в баках, маслом в картерах, водой в радиаторах, воздухом в шинах, — как ему на смену движется другой такой же. Шофер в кабине в первый раз запускает стартер — мотор оживает, машина шумит, дрожит от заклокотавшей в ней силы, колеса ее касаются пола. Она уносится самоходом прочь из цеха, на заводской товарный двор…

Ребят долго не удавалось увести отсюда. Напрасно инженер Касьянов уговаривал их: «Пошли дальше!..» Напрасно он соблазнял их: «Пойдемте, познакомлю вас теперь с нашими передовиками стахановцами!» Безуспешно взывал он: «Хватит!» — и повторял и десять минут спустя и через полчаса: «Хватит, ребятки! Ну, хватит!» Пионеры, как завороженные, теснились все на том же месте, они не были в силах оторваться от фокусной точки гигантского заводского организма, от этого солнечного его сплетения, где металл и дерево, электрическая искра и бензин, каучук и вода, таинственным образом соединенные, являли живую и послушную человеку силу: белым огнем загорались фары, красными сигналами подмигивали задние, тормозные фонарики, легкой, нетерпеливой дрожью впервые сотрясался металлический капот, и массивные, тяжелые колеса с нетронутыми елочками на шинах медленно совершали первые свои обороты, отмеряли первые сантиметры из тех несчетных километров, что отныне расстилались перед ними на родной советской земле.

Алеша наконец услышал инженера Касьянова. «Конечно, хватит, пора!» — тем более что где-то рядом отец, товарищи отца…

— Пошли дальше! — повторил он вслед за инженером — и столь же бесплодно.

Пришлось перейти на официальную ноту, вытянуться строго и крикнуть: «Отряд имени Павлика Морозова! Слушать!» — и только тогда пионеры вернулись к повиновению.

— … флажки! — сказал Толя, двигавшийся впереди.

Он сказал еще что-то, но на ходу и за шумом удалось разобрать только одно это слово.

— … флажки! — услышал Алеша и Наташин голос, он приблизил к ней ухо, чуточку склонился, почувствовал на щеке ее теплое дыхание. — Ты заметил, Алеша, маленькие-маленькие красные флажки? — спрашивала она. — Они только что были в разных местах, а теперь их убрали. Знаешь, почему? Говорят, потому, что началась новая смена.

— Конечно, знаю! Это флажки скоростников-стахановцев… Сколько флажков, столько на этом станке было выполнено дневных норм за смену.

— Алеша! Вот спасибо, что ты не забыл про меня!

— Не забыл… — сказал он и потом, много спустя, прибавил: — Плохое не хочу вспоминать, а про хорошее я никогда не забуду.

Но столько прошло времени между этими двумя фразами, что девочка не уловила разделявшего их смысла.

Инженер Касьянов водил гостей между линиями станков и, напрягая голос, знакомил их со всеми новшествами в холодной обработке металла.

Он кричал, что каждый человек на заводе вкладывает в свой труд всю силу разума и сердца. Но не мускульная энергия, не тяжелые физические усилия требуются нынче от рабочего, а знания, ум, расчет, изобретательность, выдумка, творческая, настойчивая в поисках мысль, и живое чувство, жажда развития и подъема, высокая доблесть в труде… «От каждого на своем месте — вся мера его сил, способностей и чувств!» — таков закон социалистического труда», — поучал инженер, стараясь преодолеть шум цеха.

И тут, отодвинувшись вглубь и увлекая за собой слушателей, он вдруг объявил:

— А вот наш молодой стахановец. Знакомьтесь. Михаил Евграфович Рычков!

Миша со счастливым лицом кланялся гостям и знаками манил поближе к себе Алешу.

Кажется, инженер стал объяснять, какие усовершенствования на своем станке применил молодой стахановец… Но ни Алеша, ни Рычков больше ничего не слышали, слишком занятые собой. Наконец-то они встретились в цехе!

Стружка из-под резца вилась пламенеющей спиралью, нескончаемой и быстрой. Специально приделанный прут то и дело обламывал ее. Стружка завивалась в таинственные письмена. О чем говорили они? Конечно, о счастливой судьбе человека, влюбленного в труд!

Трижды сменил токарь обрабатываемую деталь, трижды наблюдал Алеша за ходом операции с самого начала до самого конца. Экскурсия все удалялась. Вот уже и не стало никого — ни мальчиков, ни инженера, мелькнула на мгновение желтая с серым шапочка, точно тонула далеко в гуле и грохоте, — а вот и она скрылась…

Алеша все оставался с Рычковым.

В темном халате поверх костюма, подвижной, ловкий, сильный, Миша был таким уверенным, таким всезнающим молодцом! Любо было на него глядеть. Разумеется, только ради гостя он коснулся рукоятки переключения скоростей — в ту же секунду изменился характер гула, другим стал и цвет стружки — еще ярче, еще горячее, даже металл задымился.

Когда наступило время в четвертый раз, в присутствии Алеши, переменить под резцом обрабатываемую деталь, Миша с самым небрежным видом воткнул возле своего рабочего места первый крошечный флажок.

Алеша ни звука не произнес по этому поводу, но осмотрелся во все стороны и с гордостью отметил про себя, что еще нигде, ни на одном другом станке, таких флажков пока не видно.

— А где отец? — спросил он, силясь быть равнодушным, как и Миша.

— Наверное, тут где-нибудь ходит… А может быть, у сменного инженера сейчас, в конторке. Сбегай вон туда, в третий пролет. Видишь, народ толпится? Там новинку пробуют, только вчера поставили. «1620» называется. Погляди обязательно…

И, окончательно закрепив новую деталь, Миша Рычков объяснил, что такое «1620»: это новый токарно-винторезный и электрокопировальный станок.

Алеша сбегал. Новый пробный станок в своей передней части с тремя черными эбонитовыми переключателями и освещенной шкалой напоминал больших размеров радиоприемник. Тут не было никаких рукояток переключения, их заменял строй кнопок на каретке. Прислушиваясь к разговорам специалистов, испытывающих новую машину, Алеша узнал, что конструкция рассчитана на большие скорости, применяемые стахановцами, и переключение здесь производится простым нажатием кнопок, — тогда против черточки на одной из освещенных шкал выскакивают цифры — 1500, 1700, 2000, 2500, — показывая количество оборотов в минуту… Так опыт передовых рабочих, во много раз повысивших производительность труда, подытожен был теперь научной мыслью.