Арон Эрлих - Жизнь впереди

Но вот слышится зов:

— Семилетки!

Изнутри школы вышла на площадку пожилая женщина в темном платье, с белым кружевным воротником и такими же манжетами.

— Семилетки! — повторила она, подвигаясь ближе к пологому скату у входа. — Кто сегодня в первый раз пришел в школу, стройтесь!

И, конечно, она обращалась не к самим семилеткам-несмышленышам, а к тем, кто непременно сопровождает их в этот памятный на всю жизнь день.

— Не торопитесь! Спокойно!

Отцы, матери, старшие братья и сестры, бабушки и дедушки хлопотливо устанавливали перед школой ее новых питомцев.

Внутри школы, в вестибюле, приготовились к встрече учеников директор Александр Петрович, заведующая учебной частью Татьяна Егоровна, несколько других педагогов, свободных от первого урока, старшая пионервожатая Анечка (она же Марианна Сергеевна), а заодно уж и три уборщицы, которым нечего было делать в этот час.

Группа за группой, класс за классом выстраивались ученики перед школой и потом, с классными руководителями во главе, шли через вестибюль, мимо директора, вверх по лестницам, в разные этажи.

Одиночки, почему-либо опоздавшие к строю, вбегая, обращались торопливо за необходимыми справками, — все равно, к педагогам или уборщицам, все давали им одинаково точные указания: «Пятый Б на третьем этаже, второй слева», — или: «Девятый А на четвертом направо, рядом с физическим кабинетом».

Стрелка часов приближалась к заветному сроку: половина девятого!

Директор, подобно командиру на параде в минуты церемониального марша, стоял, слегка откинув голову с растрепавшимся завитком волос на лбу. Рядом с ним, зажимая локтем сумочку, улыбалась детям Татьяна Егоровна — молодая и щегольски одетая женщина, завуч школы.

И вот наконец входные двери больше не хлопают — вся школа разошлась по классам. Директор и завуч молча кивнули друг другу, — то было обычным поздравлением с благополучным началом учебного года, — и разошлись по своим кабинетам.

Часы показывали ровно половину девятого. В коридорах улеглась тишина.

В седьмом «А» — третий этаж, последняя дверь, рядом с залом — первый урок давала математичка и классная руководительница Евгения Николаевна. Она хорошо знала своих воспитанников, так как вела их уже третий год, но теперь, медленно обходя парты, с удивлением всматривалась в лица учеников. Казалось, после долгого летнего перерыва она не узнает их, не может даже припомнить фамилий и имен.

— Да, — сказала она, — сильно вы все изменились… Уже вам не скажешь: «Дети, здравствуйте!» Не дети вы больше…

За спиной у нее коротко рассмеялись.

— Я не шучу. Совсем вы взрослыми стали.

Первый урок в седьмом «А» назывался алгеброй, но по традиции Евгения Николаевна в продолжение всего часа ничего не уделила своему предмету и оставалась только классной руководительницей.

Она предупредила мальчиков, что в этом году от них потребуются и настоящая выдержка, и настойчивость, и высокая сознательность: выпускной класс!

Потом она подошла к учительскому столику и бережно, почти ласково, огладила его края. Может быть, ей подумалось в этот миг: начинается новый год, и, час за часом сидя в разных классах вот за таким точно столиком, осенью, зимой и весной, она будет открывать ребятам тайны своей любимой математики.

— Вася! — сказала она, усмехаясь. — Да, да, ты… Арсеньев! — Она смотрела на самую последнюю во втором ряду парту. — Ты сегодня причесывался?

— Причесывался, — ответил рыжеволосый мальчик, ладонью поправляя давно не стриженную, лохматую голову.

— Не заметно. И вообще за лето ты, должно быть, одичал. Лицо хмурое, а глаза бегают, как будто боишься встретиться со мною взглядом… Садись! — приказала она под общий смех ребят. — В класс надо приходить аккуратно одетым, умытым, причесанным… А ты, Воронин? Ты где был летом, Костя? Не на юге? Очень сильно загорел…

Нет, она, оказывается, превосходно помнит всех своих учеников, помнит не только по фамилиям, но и по именам, и по одному облику их безошибочно угадывает, кто, где и как провел лето.

— Скворцов!

Толя, как всегда устроившийся на одной парте с Алешей, нехотя поднялся с места.

— А ты совсем белый… Наверное, опять все лето прятался от солнца в тень с какой-нибудь книжкой. Верно? Ну, как? По-прежнему у тебя страсть к историческим романам?

— Нет, я теперь другое читаю.

— А что именно?

— Так… Разное…

— А все-таки?

Она настаивала, и Толя назвал произведения Льва Толстого, Гоголя, Теккерея, Свифта…

— Ого! Отлично!.. А скажи, пожалуйста, Толя, что такое с тобой случилось в прошлом году? В пятом классе ты занимался хорошо, а в прошлом году шел очень неровно. То по одному «плохо», то по другому… В чем дело? Так я и не могла добиться толку во весь год!

Толя молчал. Он изредка поглядывал на учительницу и, смущаясь, опускал голову.

— Может быть, тебе музыка мешала? По-моему, ты слишком увлекался музыкальным кружком.

Он молчал. Евгения Николаевна разрешила ему сесть, а сама стала снова прогуливаться по классу.

— Не один Скворцов занимался рывками, — сказала она, — это замечалось не за одним Толей. А ну, признавайтесь, ребята: кто еще чувствует за собой такую же вину в прошлом? Покажите, что вы уже не дети…

Но как ни ободряла она ребят, класс молчал. Только легкий гул прокатился от парты к парте.

Коля Харламов, лучший ученик в классе, поднял руку.

— Что тебе, Харламов?

— Я могу сказать.

— Что? — брови учительницы постепенно поднимались дугой над светлыми, недоуменно расширившимися глазами. — Что ты можешь сказать?

— Я могу ответить на ваш вопрос: кто в классе может учиться гораздо лучше, чем в прошлом году?

— Нет, нет… Садись, Харламов! — торопливо произнесла она. По лицу ее мелькнула быстрая, но отчетливо уловленная всеми гримаса досады. — Пожалуйста, не надо. Я и без твоей помощи отлично знаю это. Ведь мне чего хочется, ребята? — снова мягким тоном склоняла она к откровенности своих учеников, так повзрослевших за лето. — Мне хочется, чтобы каждый, хорошенько продумав, сам признал свои ошибки… Обязательно сам!

Никто не хотел каяться «сам», и Евгения Николаевна вскоре отступилась, как будто отказалась от затеи испытывать самолюбие ребят. Она только покачала головой, неодобрительно усмехнулась, потом села за свой столик.

— В таком случае оставим это… Запишите расписание уроков.

Вытянув далеко руку с листком расписания и щурясь, она диктовала. Ученики записывали, переглядываясь кто с озорством, кто со смущением.

— Ну, а теперь… теперь я хотела бы послушать, как вы провели лето. Кто начнет?

Тут вызвалось сразу несколько человек. Говорили в очередь, торопливо, горячась, опасаясь, что другой перебьет и помешает рассказать самое главное.