Владимир Фалеев - Дом моей судьбы

— Он вас, Саша, не случайно впутывает в эту трагедию! — самоуверенно заключила рассказ Анечка.

— Что за парень этот Ромка? — заинтересовался я.

— Корень-младший весь в папу, — зло произнесла она. — Циничный и модный. Современный потребитель. Все у него есть — гитара, магнитофон, мотоцикл, ружье, рыбацкие снасти, лодка… Башковитый, у него кличка Жбан, значит, богатая голова. Он совратил девочку и бросил…

— Ну, ну, ну. — Я предупредил Анечку, чтобы ничего не домысливала, говорила только факты.

— Факты?.. Ни папаша, ни его отпрыск от угрызений совести не погибнут! Юля — дурочка… В последний вечер она каталась с Ромкой на школьной автомашине.

— Любопытно…

— Еще бы! Тебе особенно! С тебя грех снимается… — Анечка распахнула пальто, на шее ее сверкал драгоценный камень в золотой оправе. — Можешь у следователя получить индульгенцию. Девочка погибла, а виноватых не обнаружили. Ромка летом ездил на школьной автомашине, помогал колхозу перевозить грузы — то овощи из бригады на ферму, то корм скоту… Он знал, что Юля побывала в городе, в райбольнице, и ей там отказались делать аборт. Вечером он посадил девушку в кабину машины, они катались по дороге в лесу. Их видели в магазине. Корень-младший покупал бутылку вина… Они выпили и снова стали ездить туда-сюда… Ромка сейчас уверяет, что он обучал Юлю водить машину.

— И что же случилось? — нетерпеливо спрашивал я Анечку.

— А кто теперь разберет! — Она фыркнула не по-доброму. — Будто бы Юля, оттесняя от баранки Ромку, вытолкнула его из кабины в открытую дверку, он упал на обочину и потерял сознание…

— Она спокойная девочка… — заметил я.

— Да нетрезвая! Наехала на березу, так как не могла затормозить или отвернуть, и мотор заглох. В темноте Ромка ей показался мертвым… Она побежала из лесу в деревню. Было еще не очень-то поздно, в одной избе на вечеринке собрались девушки. Юля там рыдала, ее успокаивали, увели домой, до ограды. Подумали, что с ней истерика от вина… Она ничего про Ромку никому не сказала. А дальше тебе все уже известно… Тетка обнаружила ее в сарае…

Анечка замолчала. И я тоже не мог выговорить ни слова.

— Что же было с Ромкой? Ушибся он? — нарушил я тишину.

Анечка ожила:

— Говорит: очнулся в траве, голова болит. Огляделся — подруги нет. Завел машину и повел ее в поселок, загнал в школьный гараж.

— А к Юле не заехал?

— Представь себе! Не заехал… Лег спать, а рано утром разбудил отца, жаловался на головную боль. Отец увез его на мотоцикле в поликлинику. Признали ушиб черепа, будто бы небольшое сотрясение мозга… А когда отец и сын узнали о гибели девочки, то затаились. Ромка был на похоронах. Так что ты, Саша, прояви настойчивость и помоги разоблачить этих прохвостов…

Я покачал головой.

— Без меня разберутся, — сказал я тихо. — Есть следователь, прокурор, судьи…

— Но ты приходил ночью в мой дом неспроста! — Анечка зорко наблюдала за мной, прямо-таки сверлила меня, о чем-то догадываясь. — Ты еще выспрашивал о кличках Евнух и Жбан! Что-то скрываешь? — И она погрозила мне пальчиком.

— Не фантазируйте, Анна Васильевна, — строго заметил я ей. — Ты влезь в шкуру директора школы! Вообрази его положение. Ему за пятьдесят, у него в школе трагедия, сын под следствием. И мы, ученики Ильи Борисовича, ищем способы его же потопить… Вообрази! Для меня Илья Борисович был добрым и строгим педагогом. Да и для тебя тоже…

— Но Ксене он объяснялся…

— Э-э-э, когда это было! Дело прошлое и очень непростое…

— У него жена молодая, — не унималась Анечка.

— Да разве это преступление? И у Сократа была жена молодая! Он был лысый, ему пятьдесят, а жене девятнадцать… Ну и что? Ты же добрая душа, зачем ты подпеваешь Галине Викторовне? Директор печется за сотни юных душ. Учащиеся плетут такие сети, что в них легко запутаться взрослому. Одно мне ясно: школа должна быть чиста от интриг, склок, сплетен. Побольше комсомольской дисциплины вам не помешает.

— Учителя тоже люди, а не роботы…

— Вот, вот, правильно, Анна Васильевна! — обрадовался я. — И ты отнесись к директору школы как к человеку. Возникла в школе очень сложная конфликтная ситуация, вы все должны выйти из нее достойно. Школа — цех воспитания, вы мастера цеха…

— Ну, началось! — Анечка обиделась. Отвернулась от меня, запахнула пальто, стала собираться.

Мало-помалу она успокоилась. На прощанье мы обменялись приятельскими улыбками. И я, сходив в райком партии, договорился, что Царьградскую отвезет в Лесной «Волга».

Обильный пушистый снег закрыл грязные, узловатые осенние улицы, черную зябь полей, зеленые полотнища озими, обмотал ветви деревьев. Ветрового стекла у райкомовского мотоцикла не было, ветер обжигал при поездке лицо. Каждый раз, как я выезжал из города в Лесной, в школу-интернат, приходилось надевать под пальто два свитера, закутывать шарфом шею, натягивать на голову треух. Прибыв на место, я сбрасывал с себя тяжелое «оперение». В сером свитере выглядел среди опрятно одетых женщин-учителей, конечно, не очень респектабельно.

Разбирательство по делу о гибели ученицы Юлии Князевой закончилось. Илья Борисович Корень покидал школу-интернат с партийным выговором в учетной карточке. Беда осадила его плечи, сморщила лицо, весь он потускнел, постарел, у него появилась шаркающая походка, осип голос. Сдавая мне директорские полномочия (райком партии рекомендовал меня на его место), он водил меня по коридорам, по закуткам трехэтажного здания, с каждым уголком здесь у него было что-то связано. В столярку он добыл инструменты, слесарку ему оборудовали шефы, токарный станок подарили, а спортзал строился силами учащихся и рабочих кирпичного завода.

Воспоминания возвращали нас в те дни, когда я был еще учеником — пионером, комсомольцем, говорили об учителях, ушедших на пенсию или уже умерших. Стоя в хлеве, то есть в «зоопарке», Илья Борисович подробно говорил о пользе откорма свиней на отходах столовой. В деревянном здании быткомбината хвалил рукоделье девочек: платьица, кофточки с вышитыми воротничками…

На заснеженном пустыре указывал на четыре колышка: это символы перспективы — здесь намечалось построить теплицу. Не мог я не поразиться, что Илья Борисович знал суточные нормы закладки мяса в котлы в столовой, расходы угля на отопление школы, потребности одежды детей на зиму, на осень. Он был хозяином школы. Настоятельно предупреждал меня, чтобы я не вздумал прикрепляться к какой другой парторганизации, кроме кирпичного завода. Это крупная организация, все «приходящие» учащиеся — дети рабочих и служащих завода. В школе два коммуниста — Галина Викторовна да он, Илья Борисович Корень; теперь нас опять будет двое с Галиной Викторовной.