Владимир Фалеев - Дом моей судьбы

18 сентября.Весь день штукатурили новый цех в АТХ. Каждым движением давали пользу Родине. Отчизна получила от меня первые рубли, которые истратила на мое воспитание. Очень я устала. Руки болят с непривычки, но радуюсь, что не зря живу на белом свете.

19 сентября.Два примечательных события. Шли с Гулей по улице, возле одного деревянного дома мужчина в телогрейке и резиновых сапогах сидел на скамейке и бросил бумажный рубль по ветру. Его сынишка лет пяти побежал следом за улетающей бумажкой, но споткнулся и упал в лужу. Отец кричал: «Лови, а то ветром унесет!» Мальчик снова кинулся, но почему-то опять споткнулся. Я поймала рубль, отдала мальчику, а отцу сделала замечание. «Иди, дура!» — нахамил он мне.

Гуля успокаивала меня, а мне горько за сына злого обормота.

Вечером на столике в фойе меня ждало письмо от Подкидышева, из совхоза Свердловской области. «Здравствуй, милая Ксения! Я скучаю без тебя… Работаем на картошке. Успел получить перед отъездом из Свердловска паспорт. Ты правильно сделала, что не пошла учиться на маляра».

Эх, Валерка! Если бы стала маляром, ты бы написал: «Правильно, что не штукатур!»

21 сентября.За полночь. Все спят, а я сижу в кровати, держу на коленях дневник и плачу. С Булатовой рассорилась. Даже мы и не ссорились, но не разговариваем. Когда шли с работы, Булатову возле общежития нагнала Люба Найденова и спросила:

«Ты дружишь с Ксеней?»

«Да, хотя она еще дружит с Подкидышевым».

«Давай будем дружить», — предложила Люба.

«Можно. Комиссарова бегала за Валеркой, провожала его на автобус, они целовались».

Их разговор слышала Царьградская, она мне все рассказала. Когда я, уже кипящая от гнева, вошла в комнату, Гуля взглянула на меня молча, глаза ее были такие, что заставили меня вздрогнуть. Мы обе молчали. И тут слезы полились у меня из глаз, я не могла их сдержать. Булатова сзади закрыла мне лицо своим платком, чтобы скрыть мое малодушие. Хотелось выплеснуть ей свое возмущение и презрение, но язык мой не слушался. Между нами все кончено. Глаза мои уже не плачут, но душа рыдает. Это трагический день в моей жизни, каких еще не бывало никогда. Бесчестье и предательство.

3 октября.Была в лесу.

15 октября.Побывала в школе-интернате. Окружили меня девочки, кричат: «Комиссар! Ты почему редко бываешь? С тобой так весело! Мы помним тебя на бал-маскараде!»

Нет, я больше не комиссар.

В своем классе остановилась возле знакомой парты. Надпись, вырезанная Валеркиным ножом: «Ксения + Абдрахман = любовь», вызвала тревожные и печальные чувства. На подоконнике нашла выжженную Валеркой через лупу в последний день учебы еще одну надпись: «В. П. + К. К. = любовь». Загрустила. Вспомнила Илью Борисовича. Он больше не работает в школе-интернате. Куда-то перешел. Не я ли виновата в том, что он ушел из школы? Не верится, что он искренне меня любил… Смешно даже. Хотя… Он мне противен. И помощь его мне не нужна.

Села за парту, оглядела стены. Вчера это было таким необходимым и привычным, а сегодня я здесь ненужная. Тут влетела в класс гурьба.

«Скоро, девочки, расстанемся навсегда!» — сказала я грустно.

«Почему навсегда?»

17 октября 1963 г.Поступила учиться в вечернюю школу. Завтра пойдем на занятия. Самый страшный удар для меня — увидела в коридоре школы Илью Борисовича! Если он будет моим учителем, то брошу школу.

6 ноября.Вечер в честь Великого Октября. Я выступила на сцене, читала стихотворение, еще танцевала в группе. Опять становлюсь активисткой. Потом в зале работала «почта». Мне на платье прикрепили номер 40. Получила записку: «Поздравляю с успехом. № 100». Потом еще записка: «Здравствуй, великолепная. Привет. № 100». И еще: «Как вас звать? До знакомства. № 2». «Ты настоящая артистка. № 13». Пошла в толпе, рассматриваю номера. Обалдеть можно! № 100 — это Мишка Балдин! Смех!

7 ноября.Девчата разъехались по домам. Гуля гостит в поселке у матери. Зайдет ли в наш детдом? Мы с Найденовой с утра пошли в клуб, в зале много незнакомых парней. Они играют в бильярд, в домино, в теннис. Остановилась у теннисного стола. Паренек выше среднего, гибкий, ловкий, забивал шарики другому парню. Следила за движениями пригожего молодца, просто обмирала от его фигуры и спортивной сноровки. В хлопчатобумажной клетчатой рубашке навыпуск. Глаза синие, брови черные, волосы русые, нос орлиный и губы ярко-бордовые. Годится артистом в кино. Найденова подсказала: это из группы 32-й Кирилл Филин. Заиграла музыка, закружились пары. Меня пригласил какой-то парень, но я его почти не замечала. Вернулась к теннисному столу, и Филин обратил на меня внимание. Попросила у него ракетку — поиграть. «Чуток погоди еще», — глянул на меня снисходительно. Продолжал щелкать шарики. Его приятель тоже симпатичный. Терпеливо ждала, пока им не надоест. Филин вручил мне ракетку, а другой парень — Найденовой. Мы с ней неохотно поиграли. Меня тянуло в бильярдную, куда ушел Филин. До обеда я его больше не видела.

Вечером танцы. Я в обычном платье, но с бордовым шарфом. Мне, смуглой, это идет. Кирилл стоял, облокотившись на перила лестницы, которая ведет на второй этаж. Приблизилась к нему.

«Один?» — чувствовала волнение.

«Да», — лениво, меланхолически повернул лицо, не меняя позы.

«Ни с кем не дружишь?»

«И не собираюсь».

«Правильно, — поддержала я. — Все равно на время не стоит труда, а вечно дружить невозможно».

«Если бы по-настоящему, то возможно». Лицо его выражало мечтательность.

Беседовать было не о чем. Я не спешила отходить. Подумала и добавила: «Парни не умеют дружить». Он заспорил, распрямился. Немножко подразнила его возражениями и пожелала спокойной ночи.

8 ноября.Найденова показала письмо от Алибекова. Он учится в мореходке. Интересуется мной. Я отмахнулась. Мы пошли с ней в зал на танцы. Заметила, что Кирилл наблюдал за мной, но не подходил. Зато вечером он уже совсем освоился с нашими детдомовскими девочками, бегал за нами по коридору, догонял меня. Притащил откуда-то каравай хлеба и совал всем в рот. «Я тоже хочу!» — крикнула я и откусила немножко. Он непосредственный, веселый мальчишка. Нравится невероятно!

11 ноября.Я стирала надписи с доски тряпкой перед уроком химии, вдруг в класс входит Илья Борисович. Растерялась до крайности, шмыгнула к своей парте. Щеки у меня горели. Он сделал вид, что не узнал меня.