Вильям Гиллер - Тихий тиран

— А Нина?

— Она, разумеется, ничего не знает. Но не в этом дело.

— А в чем? — прямо спросил Фатеев, с каким-то изумлением рассматривая маленького, тощего Колодникова. — То, что ты хочешь сделать… Ведь хочешь, я правильно понял, а?

— Да ничего я еще не хочу делать! — крикнул Колодников. — Я хочу, чтобы Нина почувствовала… Ну, как бы вам объяснить?.. В нашем городе с ней произошла трагическая нелепость… И я хочу доказать, что с ней могут случаться здесь не только трагические нелепости. Вот и все.

— Туманно, — вздохнул Фатеев, — говори проще.

— А если проще, то она должна переехать к нам. Мама уже все знает.

— Ты хочешь жениться на Нине?

— Не знаю… Это ведь зависит не только от меня… Но почему бы Нине не жить у нас?

— Слушай, Паша, — мягко сказал Фатеев, — параллельно с варварской жестокостью слишком часто процветает добродетель.

— Я не понимаю вас, — разозлился Колодников, — что вы этим хотите сказать?

— Я хочу сказать, — отчеканил Фатеев, — что добродетель превращается иногда во что-то иное, становится изощренной жестокостью.

— Черт вас всех побери! — в ярости закричал Колодников.

— Ты не шуми. Чего ты орешь?.. Во-первых, я доцент, а ты всего лишь рядовой ординатор, — значит, ты не имеешь права повышать на меня голос. Во-вторых, могу я задавать вопросы, даже если они тебе кажутся дурацкими?

— Можете, все можете! — махнул рукой Колодников, не принимая шутки Фатеева. — Только прежде ответьте: что делать с ее теткой-бабкой?.. Ведь ей просто деньги Нинины покоя не дают. Дядино наследство… Мне Зоя Романова все рассказала.

— Во всяком случае, на нашей стороне — время. Нина сможет отсюда уехать лишь тогда, когда мы ее отпустим. Верно?.. Ничего, Павел Афанасьевич, придумаем что-нибудь!..

Накануне ноябрьских праздников Ксения Гаранина получила из научно-исследовательского института хирургии приглашение на торжественный вечер: Тамара Крупина расстаралась.

— Пойдем? — спросила она Валерия.

— Может быть, пойдешь одна? — заколебался он. — Чего мне там делать?

— Или вместе идем, или вместе остаемся… Я хочу, чтоб всегда вместе!

На торжественную часть они опоздали, потому что в тот день у Ксении было много работы: заболел врач другого участка, и ей передали всех его пациентов.

Они вошли в сверкающий огнями зал в тот момент, когда после маленького импровизированного концерта, данного силами участников художественной самодеятельности, были объявлены танцы.

— Потанцуем? — улыбаясь, спросил Игашов.

— С удовольствием, — кивнула Ксения, хотя ей совсем не хотелось танцевать, — если только у меня получится.

— Ты хотела сказать, — шутливо погрозил пальцем Валерий, — если у меня получится. Впрочем, ты еще плохо знаешь Игашова.

Они, сначала медленно, а потом все быстрее, закружились в вальсе.

Ксения была откровенно удивлена: Валерий действительно прекрасно танцевал. Его движения были уверенными, по тому, как он вел ее в танце, в нем ощущалась сила и превосходное чувство ритма. Ксения и не подозревала за ним таких способностей. Это открытие обрадовало ее: она делила людей на две категории — музыкальных и немузыкальных. При этом в понятие «музыкальный человек» Ксения вкладывала многое из того, что не имело и вовсе отношения к музыке. Она считала, что музыкальность человека влияет на всю его натуру, на его характер, поступки. Осознавая всю шаткость своей теории, она тем не менее продолжала в нее верить.

— Ну и как? — спросил Валерий, лукаво поглядывая на Ксению, когда танец кончился.

Она рассмеялась:

— Теперь каждую субботу будем ходить с тобой на танцы. Надо наверстывать упущенное…

— А вот и вы. Добрый вечер, Ксения…

Гаранина обернулась и увидела Крупину.

— Здравствуй, Тамара… Познакомься, пожалуйста, Валерий Александрович Игашов, мой… как бы это сказать… Ну, предположим, обожатель.

— Крупина. — Тамара протянула руку и с любопытством посмотрела на Игашова. — А вы, кажется, журналист? Я видела вас по телевидению.

Ксения с удовольствием смотрела на нее: «Настоящая русская красавица… Высокая, статная, а вот глаза — грустные, хоть и смеется…»

— Что ж, — вздохнул Игашов, — будем считать меня журналистом… Хотя я и сам не знаю, кто я. Что-то в последнее время обижаться стал на свою судьбу… И на профессию.

— Завидую вам, — сказала Тамара, — художникам, журналистам, писателям. Вот у нас, у врачей, права на обиду нет, верно ведь, Ксения?

— Нам просто некогда обижаться, — усмехнулась та.

— Ах, вот оно что, — протянул Игашов. — Понятно, вы — трудяги, а мы — бездельники… В таком случае предлагаю пойти в буфет и распить бутылку шампанского. За вас, бедных тружеников без права на обиду…

Пока он стоял в очереди, Крупина и Гаранина, найдя свободный столик, сели. Ксения неожиданно поймала на себе испытующий взгляд Крупиной, удивленно спросила:

— Ты что-то хочешь сказать мне? И не решаешься?

— Угадала.

— Что-нибудь с моим больным? — вдруг испугалась Гаранина.

— С ним все в порядке.

— Нет. Ты что-то скрываешь…

Это был давнишний пациент Гараниной, и она сама направила его на операцию в НИИ.

— Ты оказалась права, — продолжала Тамара. — Я его сама оперировала. Диагноз подтвердился… Ты умница, Ксения.

Гаранина невольно смутилась.

«Краснею, как девчонка, от похвалы…» — разозлилась она на себя.

— Спасибо… Всегда приятно, когда тебя хвалят.

— А я вовсе и не хвалю. Я просто удивляюсь… и радуюсь за тебя. С подобной точностью поставить диагноз… Мне, например, удалось его до конца поставить лишь на операционном столе… С твоей головой, Ксения, и практическим опытом к нам переходить надо…

— К вам?

— Ну да…

— Как это?.. Бросить поликлинику?

— Честное слово, ты для нашего института очень подходящий человек!

— Какой из меня научный работник? — усомнилась Гаранина, хотя слова Крупиной ее обрадовали. — Степени у меня нет, монографий тоже…

— Подумаешь! — перебила та. — Зато и другого груза нет.. Наукообразных сочинений. Пожалуй, я о тебе скажу профессору Кулагину. Ты с ним знакома?

— Как сказать, — замялась Гаранина, — и да, и нет…

К их столику, нагруженный бутылкой шампанского, коробкой конфет и виноградом, подошел Игашов, ловко раскупорил бутылку, так что ни одна капля пенистого вина не упала на стол, и наполнил три бокала.

Широко размахивая руками, подошел Фатеев.

— Добрый вечер! — поздоровался он. — Тамара Савельевна, а я вас ищу… Зовут в приемное отделение, что-то случилось там.

— Надеюсь, бокал шампанского вы мне дадите выпить?

— Ни в коем случае, — рассмеялся Фатеев. — Я принципиальный противник любого вина, кроме саперави.