Вильям Гиллер - Тихий тиран

Пробыла у него долго. Выслушала, попросила сделать с десяток приседаний, посмотрела результаты электрокардиограммы, анализы — и категорически успокоила:

— Нет у вас никаких причин для волнений. Верьте мне! Можете лететь хоть в космос, а не то что в Крым…

— Правда?!

— Знаете что, Александр Кузьмич, завтра же покупайте билеты на поезд, а карту я вам сама подготовлю, с утра зайдите ко мне.

Ах, человеческое слово!.. Неразумно сказанное, ты иногда бьешь и жалишь сильнее пули…»

«…Винникову вчера исполнилось восемьдесят лет. Он историк. Рот полон зубов. Интеллект сохранен полностью. Мудр. Критичен. Как же хочется продлить ему жизнь! Он так много еще может дать людям! Старость — тоже жизнь, и, если она разумно организована, прекрасная жизнь.

С каким сарказмом Винников сказал мне, что если остаток его жизни будет состоять лишь из назойливых мер предупреждения смерти, то он готов перестать бороться. Потом погладил мою руку и лукаво прищурился:

— Милая Ксения Андреевна, а ведь вы-то и продлеваете мне жизнь.

— Да чем же, Аркадий Петрович? — я была удивлена.

— Тем, что прописываете всего лишь один препарат — желание жить! Поверьте старику — это на редкость важно… Меня многие врачи лечили, я от них отказался. К вам одной и обращаюсь. А знаете почему?

— Почему?

— У меня есть старый приятель, ему скоро девяносто два стукнет. Так вот, он любит повторять: «Два врача лучше трех, а один — несомненно лучше двух!..» Как вам это нравится?»

Когда к нему впервые после реанимации допустили жену, его предупредили, что свидание будет очень коротким: Манукянц еще не совсем пришел в себя. Да он и сам чувствовал, что состояние его неважное; кружилась голова, сухие губы с трудом раздвигались, сердце стучало с перебоями.

Манукянц не верил, что смерть отступила: просто дала передышку. Как во время неподготовленного наступления: сначала вроде все по плану, а потом выясняется, что резервов-то и нет. Притормозили, залегли, остановили танки. Вот перегруппируются, тогда снова можно вперед… Рубен Тигранович не верил, что после случившегося с ним он будет жить, хотя приходил сам Кулагин, поздравлял.

Манукянц пытался улыбаться, но в душе был убежден, что дни его сочтены.

И потому, когда пришла Мария Герасимовна, он, с трудом ворочая языком, выдавил:

— Машенька… Возьми бумагу… Пиши…

— Я готова, Рубен, — поспешно ответила Мария Герасимовна. Кто-кто, а она-то знала своего мужа лучше всех. Она почувствовала, что с ним нельзя сейчас спорить, нельзя возражать.

— Пиши… «Первому секретарю областного комитета КПСС… Товарищу… Фирсову»… Написала?

— Да, — кивнула Мария Герасимовна. — Ты только не волнуйся, Рубен.

— Я спокоен, Маша… Пиши дальше… «Считаю своим долгом коммуниста и солдата… сообщить вам… что заведующий отделом по учету и распределению жилой площади Георгий Васильевич Клепанов… использует свое служебное положение, понуждая работников отдела к выдаче ордеров… лицам, не имеющим на то достаточных оснований. Он тем самым дискредитирует в глазах трудящихся… Советскую власть… и позорит звание коммуниста. Лично меня Клепанов заставлял оформить ордер гражданину Федорчуку на получение трехкомнатной квартиры. Когда я отказался выполнить…» это… это… Маша, дай мне воды…

Он сделал всего лишь глоток, хотя его давно мучила жажда, поставил стакан на тумбочку, вздохнул.

— Ничего, Машенька, все будет хорошо… Пожалуйста, пиши. «Клепанов стал угрожать мне какими-то письмами, из коих следовало, что я предлагал за взятки ордера на квартиры… Прошу вас разобраться в этом деле и наказать меня в случае подтверждения моей виновности. Прошу также дать указание пересмотреть дело моего предшественника на должности инспектора, осужденного как взяточника… Предполагаю, что в этом деле замешан и Клепанов как руководитель, подставивший под удар невиновного человека. По состоянию здоровья не имею возможности обратиться к вам лично. С уважением, Р. Манукянц, член КПСС с 1937 года».

Он взял из рук жены лист бумаги, подложил книгу, которую кто-то забыл в его отдельной палате, и, тяжело водя ручкой, расписался.

— Отправь немедленно, — сказал он жене. — Пойди на почту, купи конверт и отправь. Заказным.

— Может быть, лично передать Палладию Алексеевичу? — неуверенно возразила Мария Герасимовна.

— Нет, — твердо сказал Рубен Тигранович, — по почте. Я же не знал, что именно он секретарь обкома, когда шел на прием…

Он пришел в палату как раз после «мертвого часа» и увидел благообразную старушку, сидящую около постели Боярышниковой. Павел тут же догадался, что это и есть «тетка-бабка». Он много раз слышал о ней от Нины, но встретил впервые.

— Тетя Сима, — сказала Нина, — познакомьтесь, это Павел Афанасьевич.

— Хирург Колодников, — представился Павел.

— Очень приятно, уже наслышана о вас.

Колодников смутился под ее прощупывающим взглядом, осторожно присел, не решаясь взглянуть на Нину.

— Когда же вы Ниночку домой отпустите? — спросила она.

— Тетя Сима, — торопливо вмешалась Нина, — Павел Афанасьевич не мой лечащий врач. Он не знает.

— Ах, не знает!.. — нараспев сказала старуха. — А я-то думала, здесь врачи всё знают…

— Нине надо еще полежать… — смущенно объяснил Колодников, хотя уже давно принял твердое решение, и потной рукой сжимал в кармане халата подписанную Ниной и заверенную у нотариуса бумагу.

— Ну, Нинок, я пойду, — сказала «тетка-бабка».

— Простите… — обратился к ней Колодников, — мне бы хотелось с вами кое о чем поговорить, если вы не возражаете.

— Отчего же не поговорить? — добродушно заметила та.

— Тогда я вас подожду в коридоре.

Он вышел из палаты, нервно прошелся взад-вперед. «Тетка-бабка» появилась только минут через десять. Не обращая внимания на Колодникова, пошла по коридору, словно забыла, что молодой человек ждет именно ее.

— Одну минуточку! — нагнав, решительно взял ее под локоть Колодников. — Я попрошу вас выслушать меня внимательно.

— Что ж, — вздохнула старуха, — говорите, только я ведь заранее знаю, что вы скажете… Ниночку я вам не оставлю. И в любовь вашу нынешнюю не верю… Где это видно, чтоб на калеках женились? Прописка вам нужна, молодой человек! В столицу вас потянуло!

— Нет, вы не знаете, что я скажу… Кажется, я начинаю понимать, почему вы хотите поскорее забрать Нину. Вам не терпится деньги дяди Триши посчитать. Ведь он все сбережения Нине завещал… Не так ли?.. Когда ей восемнадцать исполнится.

— Я на вас буду жаловаться! — спокойно сказала «тетка-бабка». — Я старый человек, а вы на меня кричите…