Вильям Гиллер - Тихий тиран

— Федор не захотел, чтобы мы были вместе, — тихо ответила Крупина, — Федор, а не я, Слава… Понимаете? Но я же прошу… не надо об этом.

— Хорошо, не буду.

Он насупился, угрюмо взглянул на Крупину:

— Идите домой, Тамара Савельевна, вам завтра рано вставать… И мне тоже! Боюсь я вас… Боюсь лишнего наговорить.

В сильнейшем изумлении она посмотрела на него: грубый тон, тяжелый, почти ненавидящий взгляд — Слава в этот момент был ей непонятен и даже пугал.

— Удивлены? — сказал он.

— Удивлена, — подтвердила Крупина.

— Это все северный климат.

— Человеческое хамство не зависит от климатических условий.

— Знаете, почему я вдруг позвонил вам? — спросил Слава, никак не реагируя на ее слова. — За три года жизни на Севере я научился говорить правду, даже самую трудную правду. Там иначе нельзя. Так вот, послушайте, что я вам скажу… Я люблю вас. Очень давно люблю… Еще с тех пор, когда вы бывали у нас и приносили мне апельсины, как маленькому.

— Что такое? — Тамара растерянно посмотрела на него. — Какой неожиданный поворот сюжета!

— То, что вы слышите, — Слава опустил голову, — и если я могу хоть в какой-то степени заменить вам Федора, если вы не оттолкнете меня… Я буду вашим рабом всю жизнь… Вы нужны мне. И я вам нужен — вы скоро поймете это… Только не гоните меня от себя!

— Зачем вы мне все это говорите? — Крупина была подавлена словами Кулагина-младшего. — Это же немыслимо!.. Вы просто мальчишка!.. Выдумщик!

— Слишком поспешный вывод, — усмехнулся Слава, — я многому научился… И если вернулся к отцу, это вовсе не означает, что я сдался и простил… Я приехал бороться, продолжать то, что начал Горохов. И мы должны быть вместе с вами, рядом… Плечо к плечу.

— Отцы и дети?.. Опять? — спросила Тамара. — Эта проблема уже похоронена. Думаю, что навсегда… Опоздали вы, Славочка… Может быть, Север и сделал из вас мужчину, но, извините, не совсем пока самостоятельного.

— Посмотрим, — хмуро сказал Слава, — я не прощу отцу… Я буду ему мстить.

— Как? — Тамара вдруг заметила, что у Славы очень большие и очень грубые руки. И удивилась: неужели за три года так могут измениться человеческие руки?

— Как угодно, — ответил он. — Я собираю сейчас материал… И я напишу. И подпишусь. На этот раз не псевдонимом…

Тамара вздрогнула от этого неожиданного признания.

— Да, Тамара Савельевна, это я, — потупился Слава, заметив, какое впечатление произвели его слова. — Это я Бабушкин.

— Если все ваши последующие материалы будут такими же, пользы они никакой не принесут… Эти комариные укусы не опасны, но надоедливы.

— Так помогите мне, — тихо сказал Слава. — Хотя бы потому, что погиб Горохов… Вы же знаете, из-за кого он погиб.

— Нет уж, извините… Воюйте сами! Но не обвиняйте своего отца во всех смертных грехах.

— Вот как! — вскинул голову Слава. — Ничего, я справлюсь и сам. Прекрасно поговорили! Хотел бы я, чтоб все это слышал Горохов!

— А теперь о Горохове, — твердо произнесла Тамара, — давайте с вами договоримся раз и навсегда… Простите, дайте мне закурить.

Слава поспешно протянул ей пачку.

— И спички, пожалуйста, — добавила Тамара, — будьте уж до конца джентльменом.

Она глубоко затянулась, повторила с той же интонацией:

— Да, раз и навсегда… Никогда и ни при каких обстоятельствах не спекулируйте его именем. Вы можете поступать, как сочтете нужным, но только без Горохова и меня. Я прочитала все письма Федора Григорьевича и пришла к убеждению, что он вас об этом не просил. Я тоже… И в заключение, — Крупина открыла дверь, бросила сигарету на снег, — Слава, я могу сказать о вашем намерении Сергею Сергеевичу? Видите ли, я не люблю отдавать на хранение свои тайны и уж тем более не имею никакого желания хранить чужие!

— Как вам будет угодно, Тамара Савельевна, — спокойно ответил он. — Значит, расстроилась и наша с вами свадьба?.. Профессор ногами натопал?

— Значит, расстроилась… Но у вас есть возможность выдержать переэкзаменовку.

Просматривая подшивки за последнюю неделю, профессор Кулагин обратил внимание на небольшую заметку в молодежной газете «Смена». Заметка называлась «Библия на службе медицины». Некий С. Бабушкин сообщал ста тысячам молодых читателей, что в научно-исследовательском институте хирургии случилось чудо. Талантливый аспирант профессора Кулагина Е. В. Богоявленская, используя библейский рецепт, вернула к жизни больного, у которого внезапно наступила клиническая смерть.

Три четверти текста неизвестный журналист посвятил Елене и ее подвигу: и мгновенную реакцию, верность долгу врача и клятве Гиппократа, произнесенной в институте, и милосердие, проявленное этой красивой юной женщиной, и самоотверженность, с какой боролась она за жизнь человека, подвергая себя если и не смертельной, то все же серьезной опасности, — все отразил и описал автор заметки, и так живо, будто сам присутствовал при этом.

Кулагин читал, похмыкивая от удовольствия, и добродушно ворчал себе под нос:

— Ну уж… Так уж и опасность! Надо же!.. Молодец писака!

Но вот профессор нахмурился, добравшись до заключительных абзацев, схватил карандаш и с ожесточением принялся кромсать газетный лист, отчеркивая что-то и ставя поверх текста резкие синие галочки и вопросительные знаки.

Автор заметки привел доподлинные слова директора НИИхирургии профессора С. С. Кулагина: «… в Библии, друзья мои, сказано: «…И поднялся, и лег над ребенком, и приложил свои уста к его устам… простерся на нем, и согрелось тело ребенка». И далее, писал автор, профессор Кулагин, столь известный и уважаемый в области хирург, заявил: «…Как видите, товарищи, древний способ оживления, вдыхания «улетучившейся души», применим и в наши дни!» Автор заметки в самых изысканных выражениях восхищался глубоким знанием Библии профессором Кулагиным, а в конце неожиданно прямо и грубовато ставил вопрос, не стоит ли НИИ отдать имеющиеся у него два аппарата для реанимации, скажем, в обычную больницу и целиком перейти на библейские методы?

Сергей Сергеевич дважды перечитал заметку и почувствовал, как прилила к щекам кровь.

Он вскочил, схватил газету и в ярости выбежал. Быстро пройдя по коридору, он ворвался в кабинет Фатеева и прямо с порога, потрясая газетой, закричал:

— Это и есть ваша пресса, уважаемый Виктор Дмитриевич! Надеюсь, вы уже читали?

— Читал.

— Этот писака ославил нас на всю область, может быть на весь Союз! Кто он, этот С. Бабушкин? Вы выяснили?

— Выяснял, — вздохнул Фатеев, — я разговаривал с редактором газеты Игашовым… Бабушкин — это псевдоним журналиста, а его настоящая фамилия — редакционная тайна.

— Тьфу, чушь какая! — взорвался Кулагин.