Вильям Гиллер - Тихий тиран

— Игашов сказал еще, — монотонно продолжал Фатеев, — что, если заметка не соответствует действительности, мы вправе написать опровержение, которое будет немедленно опубликовано, а корреспондент газеты получит взыскание…

— Прекрасно! — воскликнул Кулагин. — Готовьте опровержение за подписью нескольких сотрудников НИИ. Вы тоже подпишетесь, я надеюсь?

— Нет. — Фатеев опустил голову. — Я не подпишусь.

— Вот как! — с угрозой произнес Кулагин. — А почему?

— Потому что Бабушкин в чем-то прав. Вы действительно зря говорили о Библии. Но не это главное. Журналист ухватил суть, уж не знаю, как ему удалось выяснить фактическую сторону дела… НИИ абсолютно не подготовлен к реанимации. Я трижды приносил вам требования на получение специальной аппаратуры. Вы отказывались их подписывать, говорили, что у института нет свободных средств… И что двух аппаратов вполне хватит…

— За последние пять лет у нас не было ни одного случая клинической смерти в предоперационный период, — пробормотал, словно оправдываясь, Кулагин.

— Гром не грянет — мужик не перекрестится… Словом, я считаю, что мы не можем ничего опровергнуть. Во всяком случае, я этого делать не буду. А вы… Как хотите…

Кулагин резко повернулся, сделал шаг к двери, но его догнал голос Фатеева:

— Сергей Сергеевич, я не хотел говорить… Крупина советовалась со мной. Она сама хотела рассказать вам, но будет лучше, если вы это узнаете от меня. Бабушкин — псевдоним вашего сына. Я не знал, что он работает в газете… Он сам признался Тамаре Савельевне…

«Вот оно!.. Начинается…» — Кулагин ощутил мгновенную и непреодолимую усталость — усталость всех мышц, всех клеток своего стареющего тела. Он даже пошатнулся и, поворачивая бледное лицо к Фатееву, сказал еле слышно:

— Представьте себе, я тоже не знал…

…Жену Сергей Сергеевич застал в слезах и мысленно пожалел, что вернулся так рано. Он со вчерашнего вечера ничего не ел. А голод всегда вызывал у него раздражение. Сейчас же, судя по всему, предстояло выяснять у жены, что случилось, и тратить энергию на то, чтобы успокоить ее. Энергию он тратить не стал, а грубо прикрикнул:

— Ну, в чем дело?

— Звонил Слава. — Анна Ивановна всхлипнула. Наступавшая старость была ли тому причиной, но она стала поразительно слезливой.

— Ну и что же?

— Он опять не придет ночевать домой, — жалобно произнесла Анна Ивановна и робко взглянула на мужа.

— Это его личное дело, — отрезал Сергей Сергеевич. — Мог бы и не звонить… Журналист паршивый!

— Как ты можешь так?! Он сын тебе! Родной сын!.. Ты должен с ним серьезно поговорить, — потребовала Анна Ивановна.

— Оставьте меня в покое! Могу я в своем доме получить то, на что имею право? По-кой!.. Я голоден. Приготовь что-нибудь.

Сергей Сергеевич прошел в свой кабинет, задернул тяжелые шторы и грузно опустился, почти упал в глубокое кресло. Душная, бесформенная тяжесть зимних сумерек навалилась на него, нестерпимо заныло в висках, боль перемещалась к затылку.

— Нет, надо на что-то решаться, иначе я свихнусь, — вслух подумал он, покачивая гудящей головой.

Телефонный звонок вывел его из оцепенения.

— Сергей Сергеевич… — Голос в трубке был такой взволнованный, что Кулагин не сразу догадался, кто говорит. Лишь через несколько секунд дошло — Фатеев. — Романовой очень плохо… Началось пятнадцать минут назад… Машина уже пошла за вами.

— Хорошо, приеду. — Кулагин бросил трубку. — Анна, заверни что-нибудь, сунь в пакет… Побыстрее!

Оробевшая Анна Ивановна примчалась через минуту, держа в руках увесистый пакет.

— Очевидно, я там заночую, — сказал Сергей Сергеевич и, подумав, поцеловал жену.

— В институт! — коротко приказал Сергей Сергеевич шоферу.

Мысль, что пересадка почки не удалась, была невыносимой. Сергей Сергеевич не думал конкретно о Романовой. Его мучило лишь одно — пересадка опять не удалась. Но, может быть, еще не все потеряно? Может быть, Фатеев паникует?.. Значит, атака отторжения началась… Впрочем, еще неизвестно, что именно началось. Мало ли что может быть после такой операции! Ну, скорее же, скорее! Наставили эти дурацкие светофоры, где нужно и где не нужно… Черт побери, вся жизнь — сплошная спешка! Это с виду у него — у профессора Кулагина — все размеренно, даже несколько замедленно, а на самом деле — спешка… Кто-кто, а он-то знает…

«Волга» проехала мимо дома Богоявленской. И Кулагин против своей воли повел глазами по третьему этажу: там, сбоку, три последних окна… Интересно, дома она?..

Длинно прогудев, «Волга» въехала в ворота институтского двора, вспугнув стаю жирных голубей, пасшихся всюду — на дорожках, на проезжей части асфальта, под окнами корпусов и около подъездов.

У постели Зои Романовой собрались врачи и почти все медицинские сестры отделения. В дверях, как часовой, стояла Глафира Степановна с кислородной подушкой в руках.

— Ну? — негромко спросил Кулагин, и все, разумеется, поняли, что должно означать это короткое «ну». В подобной ситуации в него вкладывается всего лишь одно содержание: показатели, диагноз, рекомендации… И быстро!

— Атака, — откликнулась Крупина, — сердцебиение, тридцать восемь и шесть… Переливание крови.

Зоя открыла глаза, увидела склонившегося над нею Кулагина, попыталась улыбнуться:

— Профессор… Я очень устала… Это конец? Или я еще живу?

«Если бы я сам знал, голубушка», — с горечью подумал профессор.

— Ай-ай-ай! — Он шутливо нахмурил свои густые брови. — Знал бы, что такую песню от вас услышу, ни за что бы не разрешил операцию.

— Вас измучила… себя… — В глазах Романовой застыла мука, тусклая, безысходная мука обреченности.

— Э, голубушка, так не годится! — укоризненно покачал головой Кулагин. — У вас характера на троих хватит, а вы раскисли.

— Только не нужно меня и-де-а-ли-зи-ро-вать, — вяло, по слогам произнесла Зоя.

— Что? — удивился Кулагин. Остальные переглянулись.

— Я… пошутила. Хотела сказать — гемодиализировать [1] Гемодиализ — очищение крови посредством диффузии через полупроницаемые мембраны. … Столько книжек ваших прочитала! Прямо специалисткой сделалась…

Через несколько минут директор НИИ собрал у себя импровизированный консилиум, как он выразился, «из местных светил отечественной науки».

Спорили, соглашались друг с другом, но никто не предложил чего-нибудь действительно заслуживающего внимания.

— Очевидно, я не удивлю никого из присутствующих, сказав, что несовместимость тканей — это бунт, последствия которого трудно предугадать и предусмотреть, — заявила Крупина.

— Да, трудно! — сердито подтвердил Кулагин. — Сейчас, извините, меня интересует не образность вашей речи, а предложения. Конкретные предложения!