Вильям Гиллер - Тихий тиран

— Итак, — Фатеев поднял бокал, в котором пузырьками исходило шампанское, — выпьем за женщин! Хороших ли, плохих ли — все равно.

— Нет, давайте выпьем просто за хороших людей.

— Согласен. — Фатеев улыбался. — Значит, за нас. Мы ведь с вами хорошие?

— Вы — да. Я — не знаю…

— Тогда еще и за самокритику, — сощурился Фатеев. — У меня вот не клеится что-то по партийной линии, не создан я для этого дела… И секретарь наш не возвращается.

— Не боги горшки обжигают!

— Вот-вот, то же самое сказал мне однажды Кулагин. И примерно с такой же интонацией.

Богоявленская покраснела, но Фатеев ничего не заметил. Он говорил, не глядя на нее, и маленькими глотками пил шампанское.

— Я, наверно, просто неудачница… Потому и злюсь. — Елена с трудом подбирала слова. — Кажется, обидела Тамару Савельевну… Так глупо!

Она ждала, что Фатеев начнет расспрашивать, однако он молчал, выжидательно посматривая на Елену.

— Вы ведь знаете, у меня скоро защита. Крупина согласилась прочитать мою диссертацию и вообще помочь в ее доработке… Она сделала ряд замечаний, как я теперь понимаю — очень существенных и справедливых, а я… нагрубила ей… Словом, вела себя как девчонка… Побежала жаловаться Кулагину. Не очень красиво получилось…

Музыканты уже сняли пиджаки. Они старались изо всех сил, им самим было интересно так лихо играть. Перед эстрадой энергично отплясывали шейк несколько пар. Им тоже было приятно так решительно отплясывать, не опасаясь, что кто-нибудь одернет, приструнит, как на школьном вечере.

— По-моему, — сказал Фатеев, — ничего страшного не произошло. Если вы понимаете, что вели себя несдержанно, надо подойти к Крупиной и извиниться. Что же касается ее замечаний, их нужно учесть и внести исправления.

— Все не так просто! Крупина избегает меня, а работа уже растиражирована и отослана оппонентам. Сейчас я физически не смогу ничего сделать.

— Какой же выход? — Фатеев машинально катал по скатерти хлебный шарик.

— Ах, если бы я знала!.. Обиделась! А человек желал мне добра.

— А чего вы, собственно, боитесь? Ну, отметят недостатки, вы переделаете, уточните, доработаете, и — о’кэй!.. Ведь в целом диссертация признана приемлемой?

— В целом да, — ответила Богоявленская. — А вы ее не читали?

— Увы! — смутился Фатеев. — Меня долгое время не было в институте, а после пришлось уехать в область.

— Да, да, верно, — вспомнила Богоявленская, — может быть, мне перенести защиту?

— А что думает Кулагин?

— Он сказал, что защита состоится в тот день, на который назначена.

— Ну, раз шеф считает так, — Фатеев поднял бокал, — стало быть, тому и быть!

Богоявленская робко и с благодарностью улыбнулась Фатееву…

— А теперь — танцевать! — Она поставила бокал на стол и протянула руку. Оркестр заиграл вальс-бостон. В зале притушили свет, и по стенам заскользили причудливые тени.

— Виктор Дмитриевич, — шепнула Елена, — а вы не сможете поговорить с Крупиной? Пусть она на меня не сердится, ладно? Скажите ей, что я внесу все исправления… после защиты…

— Примирить двух женщин — задача не из легких!.. — сказал Фатеев. — Но я попробую…

О делах не хотелось говорить. У Фатеева плавно и приятно кружила голова. Какая удача, что он встретил сегодня Елену! Только бы длился этот вальс, этот непредвиденный вечер. И снова медленно тянуть шампанское, смотреть на пленительное лицо женщины и, танцуя с ней, ощущать что-то давно забытое, а может быть, и не испытанное ни разу в жизни…

Когда хмель выветрился из головы, Виктор Дмитриевич, вспоминая разговор с Еленой, прощание в подъезде ее дома, где он поцеловал ее, вновь ощутил что-то похожее на головокружение: оказывается, он вспоминает об этом с удовольствием. За свои сорок лет Фатеев встречал довольно много женщин. Они входили в его жизнь внезапно и ненадолго. Как-то одна из них — они познакомились в санатории и были почти счастливы целый месяц — с горькой усмешкой сказала:

— Знаешь, милый, с тобой как в кино. Больше двух серий не выдержишь.

— Почему? — спросил он заинтересованно и ревниво.

— Потому что это становится утомительно. Ты — слишком вещь в себе.

Оказалось, что она целый месяц изображала из себя влюбленную дурочку, в чем успешно преуспела, во всяком случае обвела Фатеева вокруг пальца. А потом приехал ее муж, генерал-лейтенант; Фатееву почему-то надолго запомнилась черная родинка на его багровом лице. Оставив мужа в холле санатория, женщина эта пригласила Фатеева пойти попрощаться с морем.

Они шли молча, уже два посторонних человека, наступая на ракушки, которыми был усеян берег.

— Обратно я пойду одна, — сказала она. — Ну, прощай, Фатеев. Теперь ты знаешь все. И видел моего мужа. Увы, то, что дает мне он, ты никогда не сможешь дать. А то, чего у него нет, я нахожу сама… Будь счастлив!

Ее цинизм не покоробил и не изумил Фатеева. Что ж, она с философским спокойствием высказала то, о чем многие предпочитают умалчивать. В глубине души Фатеев был ей даже благодарен.

Почему он вспомнил об этой женщине именно сейчас? Возможно, потому что почувствовал, пусть даже поздно, что Елена не врет?.. И не умеет, наверное, врать или не считает нужным…

…Фатеев разыскал Крупину на лестничной клетке. Она стояла, опершись спиной о перила, и курила.

Он обратил внимание на ее бледность, на красные, запавшие глаза. Ему показалось, что она не совсем здорова, и он решил не заводить разговора.

Но Крупина начала сама:

— Хотите сигарету?

— С удовольствием, — улыбнулся Фатеев, — может быть, она будет последней.

— Бросаете?

— Пытаюсь.

— А…

Она замолчала.

Все последующие дни после того страшного вечера, когда Слава Кулагин рассказал о гибели Федора и передал его письма, проходили для Тамары в каком-то смешении реального и нереального. Она являлась на работу, обходила больных, давала указания лечащим врачам и медсестрам, что-то записывала в операционный журнал, сидела на «летучках» в кабинете Кулагина, однако, если бы ее спросили, что делала она час назад, вероятней всего, Тамара не смогла бы сразу вспомнить.

Домой она возвращалась теперь поздно, поскорее ложилась спать, боясь своей пустой квартиры, и с нетерпением ожидала возвращения матери из санатория…

— Простите, Тамара Савельевна, — прервал молчание Фатеев, — у вас что-нибудь случилось?

— Да, — коротко ответила Крупина и отвернулась, давая понять, что не хочет продолжать разговор на эту тему.

— Еще один вопрос… точнее сказать, поручение…

— Что? — Крупина повернула голову. — Партийное поручение?

— Нет! Дело в том, что Елена Васильевна просила меня поговорить с вами. А я не дипломат, не умею находить время, место и какие-то особые слова… — Он вздохнул. — Словом, она просила вас извинить ее… Ей кажется, что вы на нее обижены.