Вильям Гиллер - Тихий тиран

Палладий Алексеевич проводил их до дверей, прощаясь, задержал в своей руку Кулагина, с легкой иронией сказал:

— Кстати, профессор, насколько я знаю Рубена Тиграновича Манукянца, он не согласится долго лежать в отдельной палате. Ему человеческое общение требуется, такая уж натура… Ну, это так, между прочим…

Кулагин смешался: «Откуда он знает про отдельную палату?»

— Придется Манукянцу потерпеть, — проворчал он, — в крайнем случае к вам обратимся за помощью!.. Дела-то у него неважнецкие.

— Вы его обязательно поставьте на ноги, — серьезно сказал Фирсов. — Я очень на вас надеюсь…

Когда Кулагин и Фатеев вышли, Фирсов вернулся к столу, карандашом написал на листке календаря:

«Узнать в облздраве, сколько и какие научные работы НИИхирургии нашли практическое применение в медицинских учреждениях области…»

Манукянц посмотрел на часы.

Возле умывальника Глафира Степановна протирала зеркало. В эту ночь ему хорошо спалось.

Взглянув на прикроватный столик, он увидал в стеклянной банке букет хризантем и неожиданно растрогался.

— Милости просим, покушайте хорошенько! Наверно, надоели суп да каша. Это вам, — открыв тарелку, Глафира Степановна показала на ломтики жареного картофеля, кусок пирога с капустой и два пирожка с мясом.

Рубен Тигранович начал вертеть головой и отказываться. Это ее сильно огорчило.

— Бери, ешь! — махала она. — Ешь, пока живот свеж. Живот завянет, ни на что не взглянет!

— А цветы от кого?

— Крупина принесла, пока спал, — простодушно ответила она.

— Правда? — весело подмигнул он. — Эх-хе-хе! — уже уминая пирожок.

— Как тебе не стыдно мне, старухе, не верить! — она повела плечами.

Ее настроение передалось и Манукянцу. Уже совсем без стеснения он с аппетитом нажимал на домашнюю снедь тети Глаши.

И почему-то вдруг в его сознании промелькнули обрывки воспоминаний детства… Горные цветы в глиняных вазах… Добрые руки мамы… и пирожки, хрустевшие на зубах…

— Ксения, мы опоздаем на концерт. — Валерий уже стоял в прихожей с ее плащом в руках.

— Все, все… Я уже готова, — Ксения повернулась от зеркала, неуверенно и слабо улыбаясь.

— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил он. — Ты бледна… Может быть, останемся?

— Что ты! — испугалась она. — Я и так уже скисла за эти дни. Обязательно пойдем.

Ксения и в самом деле чувствовала себя совершенно здоровой, у нее было ощущение какой-то никогда прежде не испытываемой безмятежности, умиротворенности.

На улице они остановили такси и минут через десять подъехали к филармонии — красивому белоколонному особняку восемнадцатого века, реконструированному и перестроенному внутри.

Гаранина с удовольствием смотрела на людей, толпившихся у входа: все ей нравились, все казались красивыми, добрыми, очень приветливыми и приятными.

— Лишний билет! Куплю лишний билет!

— А не лишний тоже купите?

— Девушка, возьмите меня с собой. Я хороший…

— Простите, вы, кажется, хотите продать билет? Ах нет? Извините…

— Бабуся, ну зачем вам сюда? Здесь же эстрада! Современные ритмы, саксофоны… Лучше уступите мне билетик.

Ксения прислушивалась к возгласам, к взрывам смеха, остротам и тихо улыбалась. Она любила филармонию. Правда, она всегда ходила сюда одна: ей нравилось слушать серьезную музыку в одиночестве. Но сегодня давали концерт столичные эстрадные артисты, и Ксения была рада, что рядом с ней Валерий.

В зал они вошли после второго звонка. Их места оказались сбоку от сцены. И Ксения Андреевна, как любопытная девчонка, стала заглядывать за кулисы:

— Хочется за кулисы? — улыбнулся Валерий.

— Очень!

— Почему?.. Как все женщины, мечтала о сцене?

— Не знаю… Ты не поверишь, но я никогда не хотела быть артисткой. Смешно, наверное…

— Почему же смешно?

— Ну как же?.. Любая смазливенькая девчонка мечтает сниматься в кино, играть… А я, к твоему сведению, тоже была смазливой…

— Тише. Начинают…

…Концерт был так себе, не хуже и не лучше тех, которые давал самодеятельный ансамбль местного Дома офицеров. Конферансье рассказывал старые анекдоты, фокусник раскидывал по сцене карты и вытягивал из цилиндра бесконечную голубую ленту, исполнительница народных песен — грузная, цыганского типа — низким рокочущим голосом повторила почти весь репертуар Зыкиной…

Когда объявили перерыв, они побродили в фойе, нашли свободный диванчик, сели.

— Тебе нравится концерт? — хмуро спросил Валерий.

— А не все равно?.. Главное, мы вместе… И мне весело.

— Уже жалею, что затащил тебя сюда. Лучше бы пошли в оперу… Ужас какой-то! Какофония, а не музыка. И певцы все безголосые…

— Ба, кого я вижу! Вы ли это, дорогой мой Игашов?

Через вестибюль, наперерез людскому потоку, к ним направлялся лысоватый, с заметно выпирающим брюшком человек в дорогом мешковатом костюме.

Игашов стремительно вскочил и двинулся навстречу.

— Толя… Как я рад тебя видеть!.. Куда ты исчезал? Я был в отделении союза, спрашивал…

— Ладно уж, — Нефедов усмехнулся и неловко похлопал Игашова по плечу, — будто ты и в самом деле не знаешь моего дачного телефона… Да, дорогой мой, что поделаешь, ушел, как говорится, в глубокое подполье. Между прочим, в какой-то мере и ты тому причиной.

— Я? — удивился Валерий. — Каким образом?

— Пишу обзорную рецензию.. И о тебе там кое-что будет… О новых публикациях в альманахе. Глубоко пашешь, старик. И молодо!.. Крупняк. Никто так о врачах не писал, кроме Юрия Германа. — Нефедов приблизил губы к щеке Валерия, будто собираясь поцеловать. — Из-за этой?.. — глазами показал он на Ксению. — Из-за этой Афродиты Польку-то выгнал? — и подмигнул, понимающе и одобрительно.

— Выгнал? — пораженный Игашов глупо улыбнулся и покраснел. — Куда выгнал?.. Зачем?

— Не финти, она мне все выложила… Обидел ты ее, обидел. Знаю… Только что ж теперь… Забудем! Свои люди… Жалею я ее, Полину-то. Сильно жалею.

— Где она? — нервно спросил Игашов.

— В хорошем месте, не беспокойся. И жаловаться на тебя не собирается… Да и я ей не советую. Дружба наша мужская — это свято. Только вот просила она… Вещички там кой-какие, ну, тряпки все эти бабские… Еще чего-то…

— В любое время! — быстро сказал Игашов. — Хоть сейчас. Бери грузовик и приезжай.

— Не к спеху, не к спеху… Я, дорогой, не грузчик. Я — посланец! — Он многозначительно поднял желтый от никотина, раздутый в суставах палец и подержал его перед собой. — Мое дело — вручить верительные грамоты и внести ясность… Так что, как говорят аккредитованные особы, мое правительство приветствует ваше правительство и выражает готовность… А чего ты меня не знакомишь с твоей… — тут он немного замялся, — с твоей подругой на сумрачном жизненном пути?