Витаутас Юргис Бубнис - Осеннее равноденствие. Час судьбы

Когда допили обжигающие капли, Саулюс, помолчав, сказал:

— Иногда я по-хорошему завидую Аугустасу Ругянису: он скульптор, у него другие возможности. Сделает Мажвидаса — он будет стоять веками, прославляя Литву, напоминая всем о начале литовской грамоты.

— Аугустас хороший друг, искренний, — подхватила Дагна, положив голову на грудь Саулюсу. — Он к тебе внимателен.

— Мы недавно сблизились. Он один из тех китов, на которых держится наш мир искусства.

— Но Аугустас, без сомнения, видит, что один из сводов этого мира скоро будут подпирать твои плечи.

— Ты всегда хорошего мнения о своем неудачнике муже.

— Только не говори — всегда. Сам знаешь, как я беспощадна. Как и ваш мир искусства, в котором в одиночку пропадешь. Если некому будет тебя поддержать, подхватить… Помнишь, как сказал однажды Аугустас?..

— Хоть и горд, хоть ему на все наплевать, он такой же, как все.

— Толпой ломать лед легче.

— А когда продолбим прорубь, он нас — под лед, а сам — на берег. Герой!

Дагна подняла голову, внимательно посмотрела на Саулюса.

— Чушь ты несешь, — сказала она спокойно, решив, что Саулюс пошутил, и опять положила голову ему на грудь. — Ты не забыл, что через две недели мой день рождения?

— Как я могу, Дагна? Давай уедем куда-нибудь? К морю!

— И правда, стоит подумать, — ответила Дагна таким голосом, словно ей предложили сходить в кино.

Но Саулюс не заметил этого, его мысли уже витали над белыми дюнами и пенящимся прибоем. «Ей-богу, — думал он, — сделаю не один эскиз: сентябрьское море… последние сполохи лета… холодное солнце… сказка ветра…» Так явственно всплыли перед глазами эти картины, которые объединил образ Дагны с развевающимися волосами, что Саулюс, торопливо поцеловав жену, выкатился из кровати, набросил пижамную куртку и нырнул в свой кабинет… Он уже слышал порывы ветра и гул прибоя и знал: в гуле прибоя родится осенний цикл — ЖЕНЩИНА И МОРЕ. Досюда докатываются сейчас волны, может, это рокочет девятый вал. Он видит серебристые брызги и невесомую, словно щепка, ладью; видит Дагну, собирающую янтарики, выброшенные на берег волной… видит согбенные, бредущие по дюнам сосны…

Он откладывает лист, садится, но тут же отодвигает стул, шагает из угла в угол. Рывком распахивает балконную дверь, вдыхает ночную прохладу, снова бросается к столу. Поймать мгновение, перенести его на бумагу живым… живее живого… Но ведь ему будет позировать Дагна! Это будет Дагнин день, и свой цикл он назовет ДАГНА И МОРЕ.

Саулюс снова встает, топчется посреди комнаты, подходит к книжному шкафу, достает какой-то альбом репродукций, не раскрыв, засовывает обратно, нечаянно уронив крохотную пиалу — сувенир из Ташкента. Пиала разбивается.

Когда на огромный лист, словно лучи солнца, брызнули первые легкие линии, раздался дверной звонок. Саулюс вобрал голову в плечи, стиснул зубы.

Придерживая рукой халат на пышной груди, за дверью стояла женщина. Крохотные глазки из-под густо намазанных бровей впились в Саулюса.

— Который теперь час, сосед? — блеснули три золотых зуба.

Вопрос женщины показался таким странным, что он только пожал плечами:

— Не знаю. Надо бы посмотреть.

— А я скажу: два! Два часа ночи! — женщина почти визжала. — Я не потерплю, чтоб у меня над головой топтались да громыхали. И это не первый раз! Только ночь, и нету покоя. Нет, я буду жаловаться! В ЖЭК сообщу, в милицию. И не на таких управу находила!

Саулюс растерялся от неожиданности.

— Вы не кричите так… Ведь это ничего… совсем ничего…

— Ничего? Вы говорите, ничего? Я вам это еще припомню! — бесилась женщина. — Чтоб рабочий человек отдохнуть не мог из-за всяких!.. Ух, расплодились!.. Найду управу, я закон знаю…

Саулюс захлопнул дверь. Женщина, покричав еще минуту на площадке, замолкла.

Проснувшись какое-то время спустя, Дагна увидела, что Саулюс лежит на спине с открытыми глазами.

— Вроде слышала что-то сквозь сон… Или приснилось…

— Приснилось.

Жаркая рука коснулась его плеча, скользнула на грудь.

— Милый… — раздался шепот.

Саулюс, словно его ударили током, задрожал и лег ничком.

Две недели спустя день рождения Дагны отмечали в зеленом зале ресторана «Вильнюс». Так решили в последние дни, когда зарядили дожди.

— Знаешь, я даже довольна, — говорила Дагна перед зеркалом. — Соберутся твои приятели, проведем вечер в веселой компании. Ведь нельзя сторониться друзей, тогда они от нас отвернутся.

Саулюс понял, что она хотела сказать: «От тебя отвернутся…»

— Чтоб только тебе было хорошо, — сказал он.

— Застегни, — попросила Дагна, держа в поднятых руках тоненькую золотую цепочку.

Саулюс коснулся кончиков пальцев Дагны, поймал в зеркале теплый взгляд. Он любил смотреть, как Дагна прихорашивается, и всегда волновался, видя линии ее стройного тела, изящные ноги и тонкие руки, причесывающие коротко стриженные пушистые волосы.

— Это будет твой вечер, — добавил Саулюс.

Небольшой зал гудел от разговоров, смеха, звона бокалов. Никто не забывал наградить комплиментом именинницу, отдали дань вежливости и Саулюсу. И когда в двенадцать ночи спели «Многие лета», захмелевшие мужчины устремились к Дагне, предлагая выпить брудершафт. Дагна сияла, сыпала остротами, каждому гостю уделяла одинаковое внимание, не забывая и Саулюса, который изредка заводил разговор об искусстве с соседями. Но лампы под потолком замигали, напоминая, что пора по домам. Еще по одной за Дагну, за ее красоту и молодость, и за Саулюса, чтоб стерег женушку, а то в наше время всеобщей конкуренции никогда не знаешь, откуда крадется опасность. Итак, ура! Вперед! Спасибо! И до следующей встречи!

На проспекте Саулюс поднял голову и сквозь поредевшую листву лип увидел золотистую полную луну, вспомнил море… Лунная дорожка на воде, по ней идет Дагна… ДАГНА И МОРЕ. Но это была лишь вспышка мысли, вроде блуждающего огонька во мраке. Прощаясь, мужчины пожимали ему руку, Дагна звала всех к ним домой продолжить праздник, но толпа стала редеть и с шумом удаляться. В остановившееся такси уселись только Саулюс с Дагной и Аугустас Ругянис с Альбертасом Бакисом — в этот вечер они были без жен, некому было тащить их домой, и они наслаждались свободой.

— Люблю тебя, Йотаута, — басил Ругянис, обращаясь к Саулюсу по фамилии; ко всем приятелям он обращался только по фамилии, поскольку, как он говорил, вся суть — в фамилии. — Хорош и Бакис… Ты не обижайся, Бакис, но ты, Йотаута, еще дашь всем прикурить. В тебе столько пороху… Нет, ты сам этого еще не знаешь, одна Дагна может это почуять. Чувствуешь в нем порох, Дагна? — и Аугустас через плечо водителя потянулся за рукой Дагны. Дагна повернулась к мужчинам, сидевшим сзади.