Вячеслав Бучарский - Зеленый остров

В редакции Игорь застал только литсотрудницу Старикову. Он поздоровался и на всякий случай отрекомендовался:

— Игорь Карцев, токарь из цеха мелких серий.

— Да я вас помню! — Римма Никитична приветливо улыбнулась и движением тонкой руки с длинными, острыми, как коготки, малиновыми ногтями поправила прическу. У Стариковой были уложенные волнами пышные белые волосы. — И рассказ ваш я прочла — Николай Иванович мне его поручил для редактирования, — продолжала она высоким, кукольно-нежным голоском. — Вы присядьте, пожалуйста, нам нужно поговорить.

От заботливости молодой и красивой дамы Игорь стушевался, присел на краешек стула. Старикова, пожалуй, была ровесницей Зои Дягилевой. Но как не проста была она! И одежда, и манера, и речь — все какое-то особенное, не местное, вроде бы столичное.

Зазвенел телефон. Сколько раз ни заходил Игорь в редакцию многотиражки, всегда там звонил телефон, и из-за звонка разговор обязательно прерывался.

Старикова подняла трубку, осторожно приблизила к маленькому кремово-нежному, как роза на торте, ушку и певуче произнесла:

— Старикова слушает.

Спрашивали редактора. Игорь уловил признаки раздраженности в тоне литсотрудницы, которым она объяснила, что редактор будет только завтра утром, на сегодня он взял отгул для творческой работы.

— Так вот, дорогой Игорь Карцев, ваш рассказ я прочла и… признаюсь, озадачилась! Такой рассказ никуда не годится!.. Нет, конечно, я могу его сделать. Там все-все, от начала до конца нужно переписывать. И тогда вообще-то может получиться неплохая вещь. Но поймите, это уже будет не ваш рассказ!.. А то, что вы принесли — это же все придумано! Там все у вас — неправда. Так в жизни не бывает, как вы написали.

Как ни поразили Игоря слова литсотрудницы, но спорить с ней и отрицать сказанное Стариковой он не мог. Потому что опять не удержался и к тому, что было в действительности, многое присочинил.

После похода в школу на встречу в десятиклассниками Игорь долго не мог уснуть, обдумывая, как ему написать в газету про такое событие.

Дело поначалу представлялось нетрудным: дать зарисовку школьной атмосферы, несколько ярких фраз о директоре Нине Павловне, далее смонтировать выступления гостей, а завершить все показом задумчивых лиц мальчишек и девчонок из сегодняшних десятых классов. Но набрасывая этот план, Игорь наткнулся на подводный камень. Им оказался факт участия во встрече самого автора и его необыкновенное выступление. Писать о самом себе Игорю казалось делом нескромным, но и упустить такой существенный поворот событий он тоже не мог.

К тому времени в сознании Игоря уже произошли два важных сдвига. Прежде всего у него совершенно изменилось отношение к Зое — после того, как публично покаялся перед ней в собственном хамстве. Зоя, оказывается, была незлопамятным человеком и успела забыть о грубом выпаде Игоря, когда он допустил брак. И как вполне искренне была растрогана она выступлением Игоря в школе! С такой прекрасной улыбкой смотрела, пока Игорь шел от трибуны к столу президиума. Именно в тот момент и полюбил он Зою. Для него в ту минуту Зоя сделалась как бы старшей сестрой, доброй и не очень-то счастливой…

Другой сдвиг совершился в тот момент, когда Коршунков неожиданно покинул его и бросился догонять Зою. Минуту-другую Игорь стоял в растерянности, а потом, ласково улыбнувшись (он так остро почувствовал, что именно ласковой, любящей и мудрой была его улыбка), пошел к своему дому.

Происшедшие с ним перемены Игорь должен был обязательно выразить. Но лаконичная газетная зарисовка (не более двухсот строк) не вмещала такое содержание. Да и самый стиль газетных фраз — Игорь явственно это чувствовал — был неподходящим для передачи душевного напряжения.

Поэтому снова, как и в случае с Коршунковым, Игорь вынужден был писать рассказ. На этот раз его героиней стала Зоя Дягилева. То есть Ольга Камышова…

Он написал в рассказе почти все, что знал о Зое. Правда, вместо дочери приписал Ольге четырехлетнего сына. И сделал так, чтобы не бездетные брат Зои с женой жили в двухкомнатной квартирке вместе со стариками, Зоей и Леночкой, а бездетная сестра с мужем.

Больше всего неприятностей причинил Игорю он сам, то есть некий молодой токарь-бракодел Соломин, своим выступлением на вечере завороживший и школьников и Ольгу Камышову. Многое хотелось Игорю поведать о себе, но при этом рассказ неудержимо разрастался в повесть или даже роман.

Так и не удался Игорю характер Соломина. Из бракодела и разгильдяя Соломин непостижимым образом превратился на собрании в благородного человека. Но зато Зоя, то есть Ольга Камышова, получилась, как живая. Это и придало Игорю смелости вручить свой новый рассказ редактору многотиражки Николаю Ивановичу Ткачеву.

Теперь же, когда ласково-ироничным голоском литсотрудница Старикова сразу огорошила Игоря, он ждал от нее разноса именно по поводу Соломина. Но оказалось иначе.

— Соломин у вас получился неплохо. Я понимаю, тут вы описали самого себя — это можно. Хотя, конечно, лучше все же этого не делать… Но что такое ваша Ольга… как ее?.. а, Камышова! Во-первых, она у вас комсомольская активистка и мать-одиночка!.. Ну, хорошо, допустим, такое может где-то по недосмотру случиться. Только зачем об этом писать! Мы и без того много сил тратим, чтобы поднять моральный облик нашей молодежи, а вы что пишете?.. Нет, это совершенно не пойдет, ребенка у Ольги надо вычеркнуть… Теперь дальше. Как это может быть, чтобы плохого токаря послали в школу выступать перед десятиклассниками?.. Вы сами подумайте: ну о чем такой человек может рассказать? Как он по заводу болтается? А разве мало у нас сознательных молодых рабочих! Именно таких и посылают!.. Поэтому ваш Соломин тоже не годится. Вот третий, Орешников — этого можно оставить. Но опять же, зачем всякие шуры-муры? Орешников у вас хороший токарь, нормальный современный парень — и вдруг бежит, догоняет эту самую Камышову! Разве у нас порядочных девушек мало? Зачем ему связываться с морально нечистоплотной женщиной, скажите мне?

Игорь не знал, что сказать. Потрясенный, он сидел, смотрел на красиво-взволнованную литсотрудницу, на ее длинные пальцы, на пышную прическу, бледноватое ухоженное лицо — и стыдно было ему перед такой утонченной женщиной за свою дикость, безграмотность и бездарность!.. Он бы и не выдержал такого разгрома, сбежал из редакции, если бы не странная зачарованность, которую испытывал от того, что его ругает красивая женщина.

— Знаете, Игорь, вы мне все-таки импонируете, поэтому я дам вам один добрый совет! — продолжала Старикова. — Вы больше не пишите рассказы, зачем это вам? Неужели вы надеетесь стать писателем?.. Но вы даже не представляете себе, какая это тяжелая судьба!.. У нас же в редакции и Николай Иванович, и Олег — писатели. Вот, пожалуйста! Николай Иванович всю жизнь переделывает свой роман о войне — а издать его не может! Или Олег Егорычев. Пусть издал он две книжицы, но в Союз-то его не принимают! И я уверена, не примут, потому что Егорычев весь свой пыл уже истратил. Вы посмотрите: человеку сорок, а он уже весь седой, он уже старик!.. Семьи нет, позаботиться о нем некому — живет, как бог знает кто — кругом одни заплаты. Вот и выходит: мучают они сами себя — и не знают, ради чего! Зачем же страдать, если это никому не нужно! Если уж нравится вам писать — то пишите для газеты. И не надо ничего выдумывать: пишите о своих товарищах по работе. Как вы боретесь за выполнение плана. Как помогаете отстающим. Как ведется у вас социалистическое соревнование. Видите, сколько прекрасных тем!.. Короче говоря, надо уметь замечать каждый росток нового в нашей жизни — и писать об этом бодро, оптимистично. Тогда ваши материалы будут печататься не только в заводской газете, их охотно возьмут и в областную, и в центральную прессу… А рассказ свой заберите, и советую вам никому его не показывать. Понимаете, это что-то совсем не то… Зачем вам, здоровому красивому юноше, задумываться о разных матерях-одиночках и прочем. Вы живите новым, нашей прекрасной действительностью — и все у вас будет хорошо, вот увидите!