Игорь Всеволожский - Амурские ребята

— А на дворе весной пахнет! — сказал он. — Где ты пропадал, Павка?

— У Вариного профессора. Он мне книгу подарил, — гордо сказал Павка. — Восемьдесят тысяч верст под водой. Интересно до чего — страсть!

— В воскресенье пойдешь на базар, — сказал Остап. — Поможешь Митроше.

Павка обрадовался: наверное, какое-нибудь новое поручение. До чего интересная стала у него жизнь! Если бы Глашка знала, что он в тайге был, вот позавидовала бы! А она ничего-ничего не знает.

Ему не терпелось подразнить Глашку. «Вот я ей сейчас скажу, что был в тайге», думал он, глядя на девочку. Но он удерживался изо всех сил. Ведь Косорот приказал молчать.

Вечером, после ужина, все легли спать. Остап захрапел на своей койке. Павка долго лежал молча. Потом он позвал Глашу:

— Глашка, а Глашка! Ты спишь?

— Ну, сплю, — ответила Глаша. — Чего тебе?

— А я Косорота видел.

— Врешь! Где? — спросила Глаша.

— В тайге.

— А ну тебя!

— Вот, ей-богу, видел, — таинственно заговорил Павка, — он велел, чтоб ты меня во всем слушалась.

— Вот и врешь.

— Ей-ей, не вру. Они в землянках живут возле Чортова болота. Чортово болото знаешь?

— Знаю. Я туда по грибы ходила с девчатами. Далеко-о...

— Вот там и стоят.

— А я-то думала, что где-нибудь совсем далеко...

Они помолчала.

— А ты правда братишку видел? — спросила Глаша.

— Вот чтоб я провалился, если вру.

— Что же ты раньше не сказал?

— А он мне велел никому не говорить. Ты тоже молчи.

— А кому мне рассказывать?

Они снова помолчали.

— А я в воскресенье с Митрошей на базар пойду, — сказал Павка.

— Зачем?

— Значит, дело есть. Спи.

Они заснули.

К воскресенью в воздухе запахло весной. Лед на Амуре посинел и потрескался. Солнечный свет причудливо преломлялся в огромных ледяных торосах.

Команда розового домика заканчивала приборку. Целые ручьи мутной мыльной воды текли по «палубе». Остап стучал своей деревяжкой, окунал рогожную швабру в ведро и командовал:

— Чище драить, лучше скачивать!

Глаша даже вспотела. Ее косички торчали во все стороны. А Павка, как настоящий матрос, плевал на руки и, взяв швабру, тер изо всей силы мокрый пол.

В этот самый момент пришел Митроша.

— Здорово, молодцы! — поздоровался веселый матрос.

— Здравия желаем! — ответили Павка и Глаша.

Остап подошел к Митроше и сказал:

— Кульки заправлены.

Митроша шагнул к двери и стремительно распахнул ее настежь. За дверью никого не было. Яркое солнце светило с василькового неба. Женщина шла от проруби с коромыслом. Несколько лохматых собак, свернувшись в клубок, играли на льду Амура. Ручеек выбивался из-под дома, протекал под голубым палисадником и скрывался под снегом.

Митроша запер дверь.

— Собирайся на базар, — сказал он Павке.

Остап кряхтя поднял половицу и достал несколько полотняных кульков, набитых мукою. Митроша связал их веревкой и подвязал к поясу, под бушлат.

— Бери гитару, — сказал он Павке.

Павка снял со стены гитару.

— Поехали.

Они вышли на берег реки. Солнце залило светом сотни домиков — розовых, голубых, зеленых, белых, — прилепившихся к склону сопки. Снег, растопленный солнцем, проваливался и таял под ногами. Было ветрено. В небе быстро летело одинокое белое облачко.

Павка еле поспевал за Митрошей, взбиравшимся на сопку. Наконец они вышли на шоссе. По шоссе, ныряя в ухабах, скользило всего несколько розвальней. После прихода японцев окрестные крестьяне редко возили на базар мясо, масло, муку и другие продукты.

Митроша и Павка прошли через большую пустынную площадь и спустились к базару. Павка очень любил бывать на барахолке. Так весело было толкаться в толпе, слышать вокруг крики торговцев, завывание зеленых, красных и синих труб граммофонов. Один граммофон пел тонким голосом:

Другой покрывал его густым басом:

А третий, четвертый и пятый — дудили в сотни труб «Тоску по родине» и «На сопках Маньчжурии», оглушали барабанным боем.

Какой-то калмыковский солдат продавал казенное обмундирование, и с ним отчаянно торговались торговцы. Один из торгашей, толстый, с фиолетовым носом, тянул к себе зеленую солдатскую штанину, а солдат не отпускал и молча, с лицом, покрасневшим от натуги, тянул штанину обратно. Торговец в чем-то клялся, божился и ругался.

Сильно выпивший человек, в распахнутом бараньем тулупе и сваливающейся на глаза лохматой собачьей шапке, остановил Митрошу и спросил заплетающимся языком:

— М-м-мук-ку пр-родаешь?

Митроша ответил:

— Нет, себе купил. Домой несу.

Тогда пьяный пристал к Павке:

— М-молодой ч-чел-ловек! Гит-тару пр-родаешь?

— Нет, — сказал Павка. — Не продаю.

— А ты п-продай! — закричал пьяный и уцепился за гитару.

Гитара звякнула и затрещала. Павка рванул ее от пьяного со всей силы, и приставала чуть не упал в густое темно-серое месиво.

Кругом засмеялись. А Павка поспешил за Митрошей, боясь потерять его из виду.

Когда он догнал Митрошу, тот разговаривал с человеком в кожаной куртке и кожаной мятой фуражке. Человек спросил:

— Мука ржаная?

— Ржаная, — ответил Митроша и протянул покупателю кулек с мукой. Тот не заплатил денег и скрылся в толпе. А к Митроше уже подошел другой человек, в полушубке, с удивительно знакомым лицом. Павка вспомнил, что он даже заходил к ним в военном городке в халупу. Но теперь человек сделал вид, что незнаком с Митрошей, и, с деловым видом пощупав кулек, спросил:

— Мука, как видно, ржаная?

— Ржаная, — ответил Митроша и опять отдал кулек без денег.

— А вот загарманичные пластинки, пластинки! — закричал кто-то над самым ухом. С другой стороны хриплый голос надрывно орал:

— Кому чего, кому чего?!. Кому штаны-брюки, кому френч-галифе, кому дохи лохматые оленьи, оленьи?!.

Сзади тихим голосом тараторили:

— Пампушки, пампушки, пампушки, пампушки!

И все покрывал могучий бас:

Еще двое покупателей купили у Митроши муку без денег. Митроша и Павка прошли уже почти всю толкучку. Здесь было свободнее, и только кучки игроков стояли вокруг табуреток профессиональных шулеров. Шулера зазывали наглыми голосами:

— А вот за рупь плачу пять, за пять — двадцать пять, за двадцать пять — сто двадцать пять отвечаю. Заходи-подходи, каждый может играть, каждый может поставить...

Митроша отдал покупателям последние три кулька и тихо сказал Павке:

— Беги домой, принеси кульков. Да осторожно, чорт!

Павка, расталкивая толпу, ныряя между ногами в пахнущих дегтем и ваксой сапогах, между торговцами, игроками и калмыковскими солдатами, бегом побежал домой.