Александр Листовский - Калёные тропы

Орловский быстро прикинул на счетах, потрогал небольшие вкось усики.

— Вы не учли нестроевых в Особой бригаде, — сказал он помолчав.

— Ну, вот теперь правильно. — Зотов доброжелательно взглянул на Орловского. — Так и запишем.

Он пометил итог и, взяв чистый лист писчей бумаги, начал что-то писать.

— Степан Андреич, вы бы хоть перерыв, что ли, сделали, — укоризненно заметил Орловский. — Нельзя же так. Поберегите здоровье. Уж скоро вечер, а вы с раннего утра не вылезаете из-за стола… Посмотрите хотя бы, какие я замечательные книги достал, — кивнул он на маленький столик, на котором лежали три толстых тома в роскошных кожаных переплетах.

Зотов отрицательно покачал головой.

— Нет уж, друг мой. Я, знаете, привык доводить до конца каждое дело… Вот перепишу приказ набело, тогда можно будет и ваши книги посмотреть.

— Дайте писарю, он перепишет.

— Ну да! Наврет чего-нибудь, а я отвечай…

Степан Андреевич с солидным достоинством густо покашлял и, морща лоб, погрузился в работу.

На улице послышался шум подъехавшей машины.

Орловский подошел к окну посмотреть.

— Командующий приехал, — сказал он.

За стеной послышались звуки торопливых шагов, дверь распахнулась, и в комнату быстро вошли Ворошилов, Буденный и Щаденко.

Они подошли к большому столу, за которым сидел Зотов, и начали рассаживаться.

— Сергей Николаевич, — позвал Ворошилов Орловского, — берите бумагу, присаживайтесь. — Он взглянул на часы. — Так… Заседание Реввоенсовета считаю открытым. Какие у нас сегодня вопросы?

— Первое — приказ на поход, — сказал Буденный. — Степан Андреич, приказ готов?

— Готов, товарищ командующий. Только переписать не успел. Сейчас кончу.

— Не будем терять времени, — сказал Ворошилов. — Вы, товарищ Зотов, прочтите по черновику, а мы послушаем. Так, Семен Михайлович?

— Правильно, — согласился Буденный. — Читай, Степан Андреич.

Зотов взял приказ и, кашлянув, начал медленно читать, после каждого пункта вопросительно поглядывая то на Ворошилова, то на Буденного.

Приказ предусматривал порядок движения Конной армии с Северного Кавказа на далекий Юго-Западный фронт. Армии предстояло пройти походным порядком более тысячи километров, двигаясь через Ростов на Екатеринослав и Умань.

Буденный слушал, изредка посматривал на Ворошилова и Щаденко и одобрительно покачивал головой.

Зотов кончил читать и убрал приказ в папку.

— Все? — спросил Ворошилов.

— Все, Климент Ефремович.

— Хорошо… Но, по-моему, надо бы еще один пункт добавить, — помолчав, сказал Ворошилов.

— Насчет чего? — спросил Зотов.

— Относительно Махно.

— Совершенно верно, — подтвердил Буденный. — Надо указать, что в районе движения Конной армии находится банда Махно. При встрече с таковой командирам действовать со всей решительностью.

Ворошилов встал, скрипя половицами, прошелся по комнате и снова сел к столу.

— С Махно надо покончить как можно быстрее, — заговорил он, нахмурившись. — Махновщина — страшное зло, разлагающее наш тыл. Мы должны ликвидировать бандитизм до подхода к линии фронта. Это задача первостепенной политической важности, и мы должны поставить ее со всей остротой перед личным составом Конармии.

— В таком случае созовем начдивов, поговорим? — предложил Щаденко.

— Придется… Пархоменко еще не прибыл, товарищ Зотов? — спросил Ворошилов.

— Четырнадцатая дивизия [16] 14-я дивизия была сформирована в марте 1920 года из донбасских шахтеров и добровольно перешедших от Деникина донских, кубанских и терских казаков. прошла Кущевскую вчера в три часа дня. Должна подойти к Батайску сегодня ночью, — сказал Зотов.

— В таком случае соберём совещание завтра в восемь утра. Так… Какие еще есть вопросы?

— Минутку, Климент Ефремович, — сказал Щаденко. — По приказу выходит, что нам двигаться до нового фронта с дневками целых пятьдесят пять дней. Не находите ли вы, товарищи, что это слишком большой срок?

— Нет, — заметил Буденный. — Мы всё точно подсчитали. Надо сохранить конский состав… В общем, на походе посмотрим. Может, и увеличим суточные переходы. Но пока будем итти по тридцать — тридцать пять верст.

— Ясно, — кивнул Ворошилов. — Ну, что еще есть?

— Получен приказ Реввоенсовета республики о создании в частях комиссий по борьбе с дезертирством, — сказал Орловский.

Буденный и Ворошилов переглянулись.

— У нас дезертиров нет и не было, — сказал Семен Михайлович.

— И не будет, — подхватил Ворошилов. — Так и запишем. Сергей Николаевич, пишите: «Постановили. Поскольку в Конной армии дезертиров нет, вопрос о создании комдезов оставить открытым»… Еще какие вопросы?

— Все вопросы, — сказал Орловский.

Ворошилов поднялся со стула, привычным движением поправил наплечные ремни и прошелся по комнате.

— Позвольте, откуда эти книги? — спросил он с недоумением, останавливаясь у столика подле окна.

— Это я, Климент Ефремович, в политпросвете достал, — сказал Орловский, вставая со стула и подходя к Ворошилову. — Лев Толстой, «Война и мир», три тома.

— А ну, ну… — Ворошилов взял лежавший сверху тяжелый, с бронзовыми инкрустациями том и, раскрыв его, стал перелистывать. — Смотри-ка, какое издание замечательное, — сказал он с восхищением.

— Юбилейное. Сытинское, — заметил Орловский.

— Нет, вы только посмотрите, Семен Михайлович, Щаденко, с какой любовью сделаны книги. А иллюстрации какие чудесные!

— Сытин выпускал — сказал Орловский. — Он болел душой за каждую хорошую книгу. Вообще редкий человек этот Сытин. Не буржуазной души человек. Я жил в Москве, на Пятницкой, как раз напротив его типографии, и часто с ним встречался.

— А разве вы москвич, товарищ Орловский? — спросил Буденный.

— Нет, туляк. Я учился в Московском университете.

— Так вы, Сергей Николаевич, не убирайте далеко эти книги, — сказал Ворошилов, продолжая рассматривать рисунки. — На первой же остановке начнем читать вслух по очереди. Я начинаю…

Иван Ильич Ладыгин широко зевнул и открыл глаза. В комнате никого не было. Весеннее солнце щедро светило в окно. Где-то вдали дрожали тонкие звуки сигнальной трубы — играли седловку. Иван Ильич еще раз зевнул, потянулся, ощущая, как чувство радостной возбужденности, вызванное предстоящим походом, сразу же охватило его.

Он присел на кровати и стал одеваться.

Большой рыжий кот, мурлыча, терся у его ног, потом, прицелившись, прыгнул к нему на колени.

— Кис… кис… — сказал Ладыгин и почесал кота за ухом. — А ну-ка, братец, ты мне все-таки мешаешь. Иди-ка лучше мышей ловить.

Он снял кота с колен и, дав ему легкого шлепка, осторожно опустил его на пол.

Одевшись, Иван Ильич подошел к стоявшему в углу умывальнику и, как он это делал обычно, начал неторопливо и старательно мыться.