Наум Фогель - Главный врач

— А я и работаю.

— Этого мало. Учиться надо. Вы сколько классов окончили?

— Перед войной в девятый перешла.

Алексей помолчал.

— В Красном Кресте курсы медицинских сестер открылись. Вот и поступайте, — сказал вдруг. — Полтора года поучитесь — и сестра…

— Мне, мне на курсы сестер? Да кто меня примет?

— Примут, — сказал Корепанов. Он вырвал из блокнота лист бумаги, положил перед, ней. — Пишите заявление.

Люся нерешительно посмотрела на него, придвинула табурет поближе к столу и стала писать. Она писала сначала быстро, потом все медленней, нерешительней.

— Нет! — остановилась. — Какая уж из меня студентка? — И, прежде чем Алексей успел что-нибудь сказать, скомкала заявление, сунула его в карман халата и быстрыми шагами вышла, почти выбежала из кабинета.

«Если бы тут была Аня, — подумал Корепанов. — Она смогла бы уговорить эту девушку. Она всегда умела уговаривать больных даже на самую тяжелую операцию. А я вот не могу… Но я завтра опять буду говорить с нею и послезавтра. Не отстану, пока своего не добьюсь».

Спустя несколько дней Люся все же подала заявление в школу сестер. Алексей приложил к заявлению ходатайство больницы и в тот же день пошел в обком Красного Креста.

Председатель областного комитета Красного Креста Мария Васильевна Четалбаш или, как ее называли в городе, мамаша Четалбаш, пожилая, лет под шестьдесят женщина, встретила Алексея суховато, протянула руку и бросила коротко:

— Садись.

Она всем говорила «ты». Даже первому секретарю обкома Гордиенко, хотя была не на много старше его.

Алексей положил перед ней заявление Стояновой. Он чувствовал себя неуверенно: неделю назад Четалбаш попросила его взять курс лекций по анатомии и физиологии, но Алексей отказался. «Она, пожалуй, не простит мне этого», — думал Корепанов, глядя, как хмурится Четалбаш. Она прочла заявление, потом ходатайство больницы, анкету, отложила бумаги в сторону.

— Ты же знаешь: курсы укомплектованы и занятия идут.

— Я помогу ей, прослежу, чтобы она нагнала, — как-то неуверенно сказал Корепанов.

Четалбаш строго посмотрела на него.

— Ей помогать у тебя время есть…

— Хорошо. Я буду читать. Только в одной группе.

— В двух, — сказала Четалбаш.

Алексей вынужден был согласиться.

— Скажи этой Стояновой, пусть придет ко мне. Поговорю с ней. — И, отвечая на вопросительный взгляд Корепанова, вдруг закричала сердито: — Надо мне с ней побеседовать или не надо?

— Да, — сказал Алексей.

— Ты мне будешь теперь во всем поддакивать, — нахмурилась Четалбаш и, подтянув к себе заявление, спросила: — Ты чего за нее ратуешь?

Алексей рассказал все. Четалбаш слушала внимательно, и лицо ее менялось. Напускная суровость уступила место выражению теплоты и материнской участливости.

«Вот за это выражение лица, наверно, и прозвали ее мамашей, — подумал Алексей. — И впрямь мамаша».

Под окном корепановской квартиры росло большое старое дерево. Война изувечила его. Сейчас, когда оно стояло голое, особенно резко бросались в глаза осколки снаряда — большие и маленькие, впившиеся в ствол и в крупные ветви. Одну из таких ветвей — самую большую — снесло начисто. На ее месте уже пошли расти молодые ветки, и сейчас множество их — тонких и гибких — зябко трепетало на ветру.

«Весной оно все покроется зеленью и рубцов не станет видно, — думал Корепанов. — А вот дома надо восстанавливать. И тут ничего не поделаешь».

Алексею не терпелось приступить к восстановлению главного корпуса. У него уже было все для начала, только стекла не было. И надежды получить его в ближайшее время тоже не было. Впрочем, несколько ящиков стекла он достал…

…Реку уже затянуло льдом, когда в порт прибыла баржа с трофейным имуществом. Малюгин позвонил и сказал, что там есть медицинское оборудование и что Корепанову надо немедленно пойти туда, отобрать все необходимое, составить список и принести в здравотдел для оформления ордера.

Алексей захватил двух рабочих, Стельмаха и пошел в порт. В трюме стояла темень. При свете электрического фонарика сначала нелегко было разобраться в том, что тут навалено. Потом, когда глаза привыкли к темноте, Алексей только ахнул.

Он отобрал полсотни кроватей, несколько десятков стульев, десятка три оригинальных прикроватных тумбочек, диваны и два операционных стола. Увидел автоклав и тоже занес его в список.

— Как вам нравится это трофейное имущество? — спросил Стельмах. — Стулья называются венскими, а штамп на них Одесской мебельной фабрики. Диваны — тоже наши.

— Операционные столы немецкие, — сказал Корепанов.

Стельмах присветил фонариком и согласился. Да, столы трофейные, Берлин. Первый сорт. Люкс. Ах, черти, эмаль отбили!

Ордер на все это имущество Алексей получил сразу. Он решил, что будет вывозить его сейчас же, несмотря на приближающийся вечер. Мало ли что может за ночь случиться.

Было уже около полуночи, когда Стельмах предложил Корепанову идти домой. Осталось забрать самую мелочь, и они обойдутся без него.

Алексей ушел, а утром, разглядывая привезенное добро, увидел несколько ящиков стекла.

— Откуда стекло? — удивился он.

— Там, за кроватями лежало, у самого борта, — сказал Стельмах.

— Стекло! Это очень кстати, — обрадовался Алексей. — Но взято оно без ордера, и если хватятся…

— Никто не видел, — заверил Стельмах.

— Нехорошо, — сказал Корепанов. — Да и охраннику отвечать придется.

— Так ему и надо, — беззаботно махнул рукой Стельмах. — Тоже охранник называется. Если мы у него из-под носа смогли столько добра унести… Убивать таких охранников надо.

Алексей решил тут же сообщить о стекле. Пускай оформят ордер — и дело с концом. Но позвонил Малюгин и сказал, что снабженцы уже хватились и подняли шум. Требуют немедленно вернуть.

Алексей рассердился. А не проще ли ордер выписать?.. Да кому оно предназначено, это стекло?.. Ах, для ресторана?.. Тогда скажите, что стекла уже нет… Очень просто: разрезали, операционные стеклят.

Да, стекло для операционных у Алексея было. Но чем стеклить остальные окна?

— А давайте консервными банками… — предложил Цыбуля. — Позакладаем окна банками, щели цементом замажем — и все тут.

Смешно? Да. Но выхода иного нет.

— А банки где взять? — спросил Корепанов.

— На складе коло консервного завода банок этих — прорва. При немцах их все, кому не лень, брали. А сейчас сторожа поставили… Ну, да если ордер достать…

Идти в исполком за ордером Алексей не рискнул: решил послать Коваля.

— Мне кажется, лучше вам пойти, — сказал Ульян Денисович.

— Я слишком часто клянчу у них, — ответил Корепанов. — Им стало легко отказывать мне.

— А мне, вы полагаете, они не откажут?