Елизар Мальцев - Войди в каждый дом

— Как вы сейчас можете говорить об этом! — обидчиво ответила Ксения. — Нельзя же быть таким бессердечным! Неужели вы по понимаете, что мы наделали?

— Да перестань ты мятушиться, ничего мы с тобой не сделали, — все тем же настойчивым шепотом успокоил он ее. — Когда жулика ловят с поличным, а он на сердчишко окажется слабоват, то сам я от этого в обморок падать не буду. И тебе не советую. Смерти я Аникею не желаю, но прощать ему его воровские дела из-за того, что он на здоровье хлипок, тоже не собираюсь!..

— Да перестаньте хоть здесь-то, в этой обстановке, говорить так, прошу вас! — Ксения с хрустом ломала пальцы. — Если с ним что случится, я не прощу этого себе!

— Так ты уж лучше сразу кидайся на пол рядышком с ним — может, тебе и зачтется это потом, — жестко, сквозь зубы, выдавил Дымшаков и отошел от нее. Раскисла, ударилась в бабью истерику! А он-то думал, что племянница на самом деле прозрела. Один раз ноднялась на ноги и тут же опять на колени. Попробуй вот положись на таких!

Скоро в клуб вбежал Сыроваткин вместе с запыхавшейся медицинской сестрой. Она ловко, одним движением плеч сбросила надетое внакидку пальто, наклонилась к Аникею и, закатав рукав его рубахи, быстро сделала укол в бледную пухлую руку; Лузгин чуть поморщился от укола, невнятно пробормотал что-то, но в сознание не пришел — по-прежнему лежал с закрытыми глазами.

В дверях показался Шалымов с кнутом в руках, запорошенный пушистым снегом.

— Давай, мужики, которые покрепче! — скомандовал Ворожнев. — Да не хватайте как попало — человека понесем, а не бревно!

Он ничего не сказал взявшемуся помочь Дымшакову, но зато оттеснил плечом щуплого Сыроваткина.

— Ты-то хоть, Пашуня, не лез бы под такую тягу! Не по тебе она. В нем ведь без малого центнер весу будет.

— Ежели бы он мертвый был, тогда другое дело, — охотно пояснил кто-то из мужиков. — А живой он завсегда тяжельше…

— Ну ты, не каркай там! — огрызнулся Никита и махнул рукой. — Берись половчее, ребята!

Но Сыроваткин внял совету Ворожнева- только наполовину. Как только четверо мужчин, осторожно подняв Аникея за плечи и ноги, понесли его к выходу, кладовщик протиснулся между теми, кто шел сзади, и, хотя в том не было никакой нужды, стал поддерживать председателя за сапог.

— Заносите головой к передку! — распорядился Ворожнев. — Шалымов, ты что, не мог помягче настелить? Взаймы взял соломы-то?

— Торопился, недосмотрел, — оправдывался бухгалтер, Наконец Лузгана бережно уложили в широкие розвальни, и Никита сам принял в руки вожжи. Сыпал легкий снежок, около клуба еще толпились и глухо гудели. собравшиеся в кружок колхозники, где-то на другом краю Черемшанки горланили песню, задыхалась на холоде сиплая гармонь.

— Шалымов с Мрыхиным, садитесь в сани, доглядывайте за больным, — сказал Ворожнев. — Я поведу подводу. Прохор, ты тоже пойдешь с нами, поможешь в дом внести.

— А я куда? — с тоскливым заискиванием спросил Сыроваткин.

— Ты? — Никита немного подумал, потом мотнул головой. — Беги что есть духу, упреди Серафиму, а то как бы еще с ней не пришлось возиться…

Ничего не сказав на прощанье стоявшим около саней Дымшакову и Ксении, Ворожнев повернулся к ним спиной и тихо тронул вожжи.

Едва розвальни поравнялись с домом председателя, как из распахнутых настежь освещенных дверей выскочила простоволосая Серафима, чуть не сбила с ног Прохора Цапкина, завыла в голос.

— Да цыть ты! — прикрикнул на нее Ворожнев. — Что ты заголосила, как по покойнику?

Но Серафиму не урезонил его злой окрик, она лезла прямо к лежавшему без памяти мужу, цеплялась за полы тужурки, билась головой о его грудь.

— Да уймите вы ее, окаянную! — выходя из себя, приказал Ворожнев. — Я для чего тебя послал, Пашуня? С одной бабой не можешь сладить? Оглуши ее валерьянкой или еще какой отравой, но чтоб она из меня не тянула тут душу. У меня тоже нервы есть!

Серафиму силой оттащили от подводы, ввели в дом. Когда Аникея внесли в горенку и положили на кровать, она перестала плакать и начала неторопливо стягивать с него сапоги.

— Ну что ж, мужики, вам пора на покой, — отпуская всех, сказал Никита. — Я уж здесь один побуду, подежурю около брательника, пока доктор из района не приедет. Будем надеяться, что все обойдется, организма у него все ж не слабая.

Горенка опустела, и сразу стало слышно, как размеренно, успокаивающе постукивают ходики, поскрипывает ставней ветер.

Попросив Серафиму что-нибудь приготовить на ужин, Никита подошел к висевшему на стене черному ящику телефона и закрутил ручкой.

— Куда это ты надумал звонить, Никита? — услышал он вдруг голос Аникея и, словно обжегшись, выпустил ручку аппарата.

— Ну и напугал ты меня до смерти, брательник! — шумно вздохнув, признался Ворожнев. — Прямо душа ушла в пятки!

— Рано ты ее прячешь так далеко. — В голосе Аникея чувствовалась ласковая усмешка. — Подь сюда, хватит хоронить меня.

Вороягаев присел на край кровати и недоуменно уставился на улыбавшегося и хитро прищурившегося больного.

— Ну как, здорово я учудил? — спросил Аникей.

— Как учудил? — Никита часто заморгал ресницами. — Разве ты по-нарочному падал?

— Нет, поди, по-взаправдашнему! — Аникей хмыкнул в кулак. — Да что я, девка на выданье, чтоб ни с того ни с сего в обморок хлопаться?

— Ух ты, дьявол тебя забери! — вспотев от восхищения, ошеломленно протянул Никита. — Да как же ты это?

— Приспичит — и не такое сотворишь! — С лица Аникея сошла наигранная веселость, он помрачнел. — Надо будет — и кверху ногами станешь и закукарекаешь.

— Так ты же натуральным трупом лежал! — еще не придя в себя, восторженным шепотком продолжал Ворожнев. — Уж на что я на слезу скупой, а тут прямо чуть не заревел от перживания!.. Ну, думаю, завязывай теперь горе веревочкой… Постой! — хлопнув себя рукой по лбу, вспомнил он. — А графин-то ты, верно, нечаянно свалил?

— Зачем нечаянно? — сказал Аникей, которому, похоже, надоело неуместное любопытство. — Через графин тот мне, может, больше всего и поверили. Тут не только графин стащишь, но и всю посуду перебьешь, если понадобится. Дом свой подожжешь, лишь бы из другого огня выскочить… Эх, Никита, нашел о чем жалеть! Да надо будет, Мы завтра сто графинов купим почище этого. Боюсь, как бы нас самих теперь не стащили с колхозной скатерти да не разбили вдребезги!

— Гиблое дело! — согласился Ворожнев. — Одна передышка осталась — твоя болезнь. Но год же целый ты хворать не будешь, рано или поздно придется поправляться.

— Раньше смерти помирать не будем. — В лице Аникея появилось знакомое Ворожневу упрямое и властное выражение. — С утра запрягай Серого — пускай Мрыхин катит в район к Коробину и нагонит на него страху.